Очерк «Памятник» был опубликован три месяца назад в № 170 «Известий». С памятника сняли фамилию — таков сюжет, простой, бесхитростный и для нашего времени переименований и переосмыслений вполне типичный. Но уж больно срочно, по-уставному, было здесь все переосмыслено, через считанные дни после торжественного, даже помпезного открытия.
Памятник предназначался легендарному герою, командиру подводной лодки «С-13» Александру Маринеско, потопившему почти шестую часть того, что за вою войну весь остальной подводный флот Балтики. За один только поход Маринеско с экипажем уничтожил целую немецкую дивизию, а потопление знаменитого «Вильгельма Густлова» мировая печать окрестила «атакой века».
После знаменитого похода-подвига комдив А. Орел представил Маринеско к Звезде Героя, однако временно исполнявший должность комбрига Л. Курников наложил резолюцию: «Отказать».
…Легендарный, но не прославленный. Более того, гонимый, преследуемый герой. С флота после войны уволили, «на гражданке» судили, прошел через Колыму.
Своевольный был человек, с начальством — прямой, иногда и дерзкий, но честен, с редким достоинством. Министр обороны Р. Малиновский в 1960 году специальным приказом отменил прежние наказания Маринеско и реабилитировал его полностью. И по гражданской части президиум Ленгорсуда признал Александра Ивановича, уже посмертно, невиновным.
Скончался в 1963 году. Умирал в одиночестве и нищете.
На памятник своему любимцу матросы и офицеры воинской части в Лиепае пустили по кругу шапку — скинулись. Но минский скульптор В. Приходько от денег отказался, рабочие трудились сверхурочно и бесплатно, и деньги пошли на организацию праздника открытия.
Инициаторами замечательного дела явились политический работник части В. Иванов и его верный помощник А. Найда.
Иванов же и велел вскоре Найде имя Маринеско изъять. Открывали памятник под два государственных гимна. А имя срывали — ночью.
Не желая называть Политуправление ВМФ, контр-адмирал Иванов сослался на указание нач. ПУРа Балтфлота А. Корниенко. Одновременно и неподалеку от памятника Маринеско Василий Федорович Иванов решил установить памятную плиту и для себя, на ней среди фамилий создателей военно-исторического комплекса части отдельной строкой красиво выгравировали и его, Иванова, фамилию: «руководитель»… Однако с высокой самооценкой пришлось повременить, ввиду неожиданных неприятностей плиту до поры закопали.
* * *
На редакцию обрушился поток телеграмм, звонков, писем. Пишут от имени павших и тех, кто не дожил до наших дней. «Спасибо и низкий поклон вам от родных и близких Магомета Гаджиева. Читал об Александре Ивановиче и — слезы на глазах, вспоминал брата. Он, командир дивизиона подводных лодок Северного флота, не оставался на берегу, все рвался в море. И ушел из жизни, будто нарочно искал гибель. Я его хорошо понимал: отец наш был в ссылке, и на Магомете лежала тень врага народа. Спасибо адмиралам Головко и Виноградову, в самые трудные дни они приходили Магомету на помощь. Мне бесконечно жаль и отца моего. К нему благодаря А. Головко в ссылку ездил юрист Северного флота, чтобы сообщить, что его сыну посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Отец это потрясающее известие пережил всего шестнадцать дней.
Б. Гаджиев, бывший юнга-подводник, учитель истории, г. Буйнакск».
«В печальной и трагической истории Маринеско как в капле воды отразились трагедия и фальшь жизни, в которой чтили липовых героев (Брежнева, Рашидова и других), травили и преследовали истинных героев.
А. Анучкин-Тимофеев. Москва».
«В те годы, в военные, между нами, летчиками, имя подводника Маринеско было надеждой на победу. Потрясен судьбой этого человека. Боже мой, что же сталинско-брежневская мафия делала с людьми, с народом.
В. Огородников, Новосибирск».
И тяжелые вопросы:
«Доколе же России верные сыны будут на положении дворовых?
Б. Заброда. Баку».
«Товарищи! Что же происходит? Где мы живем?! Если не защитим героев, не поставим на место преследователей, с кем же мы дальше жить будем?
Ю. Мандель. Ленинград».
«И это продолжается во времена перестройки? Как далеко мы зашли в нашей безнравственности!
Иван Шандриков, полковник запаса. Харьков».
«Надругательство», «осквернение», «вандализм», «глумление», «святотатство» — все это адресовано конкретным виновникам.
«Я прослужил на атомных подводных лодках 14 лет. Знаю, что в плавсоставе практически все считают Александра Маринеско самым выдающимся подводником 2-й мировой войны. Безнравственные и политически неграмотные действия лиепайских политработников, на чьих плечах погоны морских офицеров, нанесли глубокое оскорбление всем павшим и оставшимся в живых… Ночью, в темноте, как воры! Воспримут ли теперь молодые матросы и офицеры слова о чести и долге перед Родиной из их уст?
Л. Кучеров, капитан-лейтенант запаса. Воронеж».
«Сочувствую, скорблю, сопереживаю. Товарищи начальники Советского ВМФ! Смойте это позорное пятно с чести и многовековой славы российского флота — воздайте по заслугам Герою.
Д. Крупко. Караганда».
Судьба Александра Ивановича Маринеско — увы, не частный случай.
«Стыдно и больно, горько и обидно за Отечество. Мы вполне заслуживаем звания Иванов, не помнящих родства! Случившееся в Лиепае не просто надругательство над памятью о тех, кто воевал. Это демонстрация силы сторонников той системы, что исковеркала жизнь Маринеско и многих миллионов людей».
* * *
Система. Вот ее невидимые постороннему взору пружины, ее пресс, далеко не самый тяжелый, поскольку речь идет о последовательном уничтожении лишь памяти. То есть о забвении, а не прижизненной судьбе.
Полтора десятка лет имя Александра Ивановича было под полным запретом. Лишь в одной статейке в 1951 году об «атаке века» было сказано полушепотом, словно речь не о подвиге, а о преступлении: «Одна из подводных лодок…».
Александр Крон, писатель-маринист, прекрасно знающий и любящий флот, впервые услышал это имя в 1960 году на сборе ветеранов-подводников. Маринеско встречали восторженно, как ни одного Героя. Крон написал репортаж и впервые обнародовал имя.
В 1963 году Сергей Смирнов выступил по телевидению.
И, наконец, в 1970 году вышла небольшая книга А. Геманова «Подвиг С-13». Тираж — словно для служебного пользования: 10 тысяч экземпляров. Повезло, успела выйти.
Н. Редкобородов, штурман «С-13»: «Где-то во второй половине шестидесятых годов Балтийская флотская газета опубликовала статью, там написали, что потопление «Густлова» — заслуга старпома Ефременкова, а не Маринеско. Намекнули, что командир, дескать, был не в рабочем состоянии… Александр Иванович уже умер, это ему вдогонку. Мы возмутились, а больше всех сам старпом. Газета была вынуждена дать вторую статью, правдивую. Потом начали уменьшать число потопленных на «Густлове» — от восьми тысяч до пяти. Система такая: идеальный вариант — умолчать; там, где невозможно умолчать, — исказить; там, где невозможно исказить, — преуменьшить. Началось все после смерти командира…».
Из письма Александра Крона Анатолию Аграновскому 20.V.76 г.: «Ваши ободряющие слова пришлись мне очень кстати… О Маринеско я выступал в печати не в первый раз, в результате я стал персоной «нон грата» для флотовского начальства, но зато снискал уважение ветеранов. У меня собран большой материал для документальной повести о Маринеско… Но, увы, нет ни малейшей надежды ее напечатать. Было даже специальное постановление Военного совета ВМФ, предлагающее мне воздержаться от дальнейших выступлений по этому поводу. К счастью, «Совпис» (издательство «Советский писатель». — Авт.) не послал мой сборничек в военную цензуру, и этот очерк проскочил среди прочих. А написать о Маринеско надо, уходят соратники, уходят свидетели».
Елизавета Алексеевна Крон, вдова писателя: «Флотское начальство просило Сашу перестать пропагандировать Маринеско. А он с еще большей яростью говорил о нем везде где мог. Его перестали поздравлять с праздниками, никуда не приглашали, Воениздат от него отвернулся».
В семидесятых годах сценарист и режиссер Игорь Старков пытался снять фильм о Маринеско. Безуспешно.
В начале восьмидесятых в ведомственном журнале был опубликован сценарий В. Брескану и А. Молдавского «Личный враг фюрера». Когда дошло до съемок, представители военного ведомства поставили условие: никаких следов Маринеско и «С-13». Убрали имя командира и номер лодки, а вместо «Вильгельма Густлова» — «Тироль». И, конечно, заменили название на абстрактное — «О возвращении забыть». Художник-постановщик Владлен Иванов уговорил обозначить лодку хотя бы как «С-131». В конце фильма лодка по замыслу возвращалась потрепанная, и последняя единичка как бы затемнялась: «С-13»…» Но ведомственная бдительность оказалась сильнее хитрости художника, эпизод запретили.
Крон все-таки написал повесть, ее опубликовал «Новый мир». Сигнальный выпуск журнала с повестью застал писателя в больнице. К сожалению, прочесть ее он не смог, случился пятый инфаркт, а через два дня писатель скончался.
* * *
Как видим, история с памятником — продолжение прижизненной и посмертной судьбы. Что памятник — надо рвать, разорвать весь порочный круг. Есть лишь одно средство — единственный акт, единственная справедливость, которая сразу может поставить все на свое место, оградит героя от посмертных гонений и несправедливостей. Этот акт — признать наконец героя — Героем.
Многие хлопотали: ветераны-подводники, творческие союзы, другие учреждения и лица.
«Александру Маринеско как будто на роду написано потрясти своих сограждан дважды: величием подвига во имя Отечества и обнажением постыдной неблагодарности. Сорок три года народная молва носит и чтит его имя среди других достойнейших имен и не может одолеть сил, противостоящих официальному признанию, официальной награде героя, неоспоримо им заслуженной. Парадокс этот показывает, каково реальное соотношение гласности и ханжества. На моей памяти нет ни единого случая — ни одного! — когда бы, например, мнение писательской общественности в поддержку или против какой-либо предполагаемой наградной акции было бы принято во внимание. Так, делегаты последнего Всесоюзного писательского съезда дружными аплодисментами поддержали оратора, помянувшего прекрасную повесть Александра Крона и в этой связи поднявшего от имени съезда вопрос о присвоении А. И. Маринеско звания Героя Советского Союза… Увы. Хочу напомнить: награжденное мужество рождает отважных. А в данном случае справедливость, если она восторжествует, скажет всем: гласность наступает. Нынче в таком ободрении очень большая нужда.
Артем Анфиногенов».
Письмо от главного редактора журнала «Новый мир»: «До глубины души тронут Вашим очерком «Памятник», редко это бывает в нашей жизни, но — бывает. Спасибо, спасибо.
Ваш С. Залыгин.
Р.S. Если мы вместе поднимем вопрос о присвоении Маринеско звания Героя посмертно?»
Требование присвоить Маринеско звание Героя прислал в редакцию коллектив Ленинградского института авиаприборостроения. Подписей в письме — 291. Прислали письмо офицеры-подводники, собравшиеся вместе по случаю 25-летия окончания Высшего военно-морского училища им. Дзержинского. 100 подписей.
Ленинградские следопыты из школы № 189 изготовили огромный плакат, на нем — портрет Маринеско, перечисление его заслуг, вырезка из «Известий» и требование-обращение наградить подводника Золотой Звездой. Они пришли к Казанскому собору и, чтобы не мешать другим, встали сбоку. К детям потянулись люди, стали ставить подписи под обращением. Подошел мужчина в костюме, галстуке, попросил их перейти с края — в центр. «Нас оттуда выгонят!» — «Не выгонят — не выгонят». — «А вы кто?» — «Я секретарь райкома партии Куйбышевского района, и я уже свою подпись поставил».
Ребята пробыли около часа. Собрали более восьмисот подписей, кончились белые листы ватмана, и они ушли.
И плакат, и подписи отправили бандеролью в «Известия».
— Могли тысячи подписей собрать,— говорит Елена Павловна Ждан, учитель музыки, директор школьного музея подводных лодок — «эсок».
«В стране наплодили уйму героев и тьму-тьмущую персональных пенсионеров из бюрократов, прихлебателей, угодников и подхалимов. Их плодят и по настоящее время. Истинному же герою А. И. Маринеско не хватило ни Золотой Звезды, ни нескольких червонцев к пенсии. Вместе со многими взываю к Президиуму Верховного Совета СССР. Успокойте наконец совесть народную. Наградите, хотя бы посмертно, Героя.
Г. Орлов, инвалид войны, орденоносец, в партию вступил в 1943 году перед боем. г. Рубцовск».
Бездуховность, безнравственность, опустошенность, отсутствие идеалов у людей — вот к чему пришли. Сегодня, занимаясь панками, металлистами, рокерами, неофашистами (вот ведь кого вырастили в собственной стране), продолжаем, по сути, бороться лишь со следствием, причину же болезней не лечим. Разве не видят молодые, «…моря и океаны бороздят суда с именами Брежнева, Суслова, Черненко на борту… на фасадах дворцов и вузов имя Жданова, а на Кремлевской стене — имя Вышинского».
В. Черный, Симферополь.
Я представляю корабль, на борту которого красовалась бы надпись «Александр Маринеско»… О-о, как беззаветно, с какой победительной отвагой служили бы на нем моряки…
Памятники истинным героям застят свет завистникам. Памятники же личностям могущественным, но малодостойным воспитывают лишь безверие.
«Обидно, что Горшков, не совершавший таких подвигов, как Маринеско, — дважды Герой. Причем обе Звезды получил через много лет после войны…
И. Медведев, капитан I ранга запаса. Ленинград».
С Горшковым, пребывавшим на посту Главкома 30 лет, я встречался. «Маринеско? Ему просто повезло с этим потоплением,— отвечал с раздражением. Потом уточнил: — В 1945 году это все уже роли не играло, конец войны…»
А как же те, кто через три месяца штурмовал Берлин? Им, выходит, совсем уж никакой цены?
При этом соблюдалась дипломатия — в печати, открыто, Главком оценивал успех Маринеско и экипажа достойно, а в кулуарах… Именно в кулуарах и решались судьбы людей. Он же, Сергей Георгиевич, отказался поддержать ходатайство о персональной пенсии матери Маринеско. Татьяна Михайловна пережила сына на 12 лет, доживала свой век в Одессе и скончалась сравнительно недавно, в 1975 году. Жила в коммунальной квартире, на девятом десятке лет за дровами и водой ходила во двор и пенсию получала — 21 рубль.
Из тысяч — трое высказались против Маринеско (П. Хорунжий, Ленинград; В. Висинецкий, Винница; В. Гридин, Одесса), соотношение вполне приличное.
* * *
Почти всех читателей интересует, как развивались события после публикации. Контрадмирал В. Ф. Иванов позвонил в Лиепаю, в воинскую часть: «Опровержение собираетесь давать?!» Он говорил с политработником части В. Филатовым, затем четырежды звонил зам. командира корабля по политчасти Л. Комарову. В приемах не очень стеснялся. Одновременно с этими звонками контр-адмирал и сам писал жалобу в «Известия», в которой того же Комарова уличал в пьянстве. А прежде, в разговоре со мной, призывал Филатову не верить. Гордясь военно-патриотическим комплексом (плита-то мемориальная с его именем лежит пока в земле, ждет часа), в том же разговоре заявил вдруг, что никакого музея в части нет, и заведующей музеем Татьяны Жаворонок просто не существует в природе.
Он боялся ее. Слишком много знает.
9 сентября — почти три месяца спустя после публикации — контр-адмирал Иванов не выдержал, прибыл в Лиепаю: восстанавливайте имя Маринеско.
А в редакцию Иванов написал, жалобу, в которой грозит журналисту судом. Суть претензии: «Памятник построен не А. И. Маринеско, а экипажу «С-13» и — «Москва» взыскания за памятник не выносила». Позиция контр-адмирала Иванова понятна. Но какова точка зрения его начальства? Официального ответа редакция не получила, но читатели прислали нам ответы на их письма. Отвечает зам. нач. ПУРа ВМФ.
- «Подвиги экипажа «С-13» под командованием Маринеско по достоинству оценены Коммунистической партией и Советским правительством. Командир награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени и медалями.
- О подвигах экипажа «С-13» и ее командира рассказывается в книге А. Крона, смелые атаки «С-13» легли в основу фильма «О возвращении забыть»… «Все это не дает Вам права утверждать о том, что подвиги экипажа п. л. «С-13» и его командира забыты, даже при наличии у Маринеско А. И. серьезных упущений в личном поведении».
Вот как удачно вдруг пригодились и Крон, и фильм…
Не странно ли, что объясняется не Балтфлот, представители которого, по словам Иванова, настояли-де на снятии имени Маринеско, а руководство ВМФ, которое вроде бы против имени не возражало.
«Корни — в Политуправлении ВМФ СССР. Почему я так категорична? 3 октября 1986 года присутствовала на открытии памятника. 6 ноября из уст представителя войсковой части узнала, что буквально через неделю после открытия памятника в в/ч прибыли представители ПУ ВМФ, и, совершая инспекторский обход, дали свои указания по памятнику. Я написала письмо в Президиум Верховного Совета СССР, в котором высказала все то недоумение, возникшее в связи с манипуляцией над памятником и в связи с тем, что А. И. Маринеско не Герой. 19 декабря меня посетил начальник политотдела Ленинградской военно-морской базы и высших военно-морских училищ, имея поручение «побеседовать с женщиной, которая написала такое письмо». Контр-адмирал Стеблянко А. Г. пытался убедить меня в неправомерности поставленных вопросов и их аргументов и обещал сообщить ответ письменно. Вот уж год и девять месяцев — ответа от ПУ ВМФ СССР нет.
В. Болховитинова, Ленинград».
* * *
Что еще. Написал жалобу в ЦК КПСС и Н. Ильин, начальник отдела Политуправления Балтфлота, о котором было сказано в очерке: «Вот он, рядовой обыватель, в форме капитана I ранга, собиратель и распространитель сплетен». Нас с ней ознакомили. Жалоба поразительная — из ряда вон! Хочется как-то на чем-то поймать журналиста, а как? Фактов нет, но зато намеки!!! Перепутав фамилию журналиста, пишет, как советовал ему: вместо истории с памятником «лучше бы написали о героических традициях этой старейшей части Балтики. Вижу, это ему не понравилось». Далее он предлагает журналисту осмотреть аллею Героев, стелу, боевые рубки лодок — памятники, «на что Э. Полянский отказался и все время торопился то ли чего попить, то ли пообедать. Я ему сказал, что подводники — народ гостеприимный и вас накормят и напоят…». Понял, читатель, намек? «Больше я его не видел, хотя знаю, что он шептался наедине с кем-то…»
Осмотрел я, Николай Викторович, осмотрел весь военно-патриотический комплекс дважды. И даже в подводную лодку спустился вместе с заместителем командира части Н. Зориным. А уехал — в конце рабочего дня, сопровождаемый Филатовым. Впрочем, все вы это знаете и без меня.
Бог с ним, журналистом, со мной то есть. Обвиняемый в очерке в сплетнях в адрес Маринеско, Ильин в письме пишет… очередную: «Экипаж «С-13» вынужден был обращаться в партийные органы, что командир Маринеско пропивает их пайки в голодном Ленинграде…»
Знаю, что ложь — чудовищная, по документам все проверял, а все-таки звоню бывшим комдивам В. Полещуку, А. Орлу. «Ложь!» — ответили оба.
А знаете ли, с чего начинается жалоба Ильина? «Я полностью за перестройку». А в конце: «Готов и сейчас выполнить любое задание партии».
Умудренные долгим печальным опытом, читатели предвидят все.
«Этим людям не поможет и перестройка, т. к. они «перестроились» первыми.
И. Педин, Лиепая».
«Раньше они заставляли «Целину» конспектировать, а сейчас обеими руками за перестройку.
г. Николаев, Главпочтамт, абонент № 98».
* * *
Все меньше тех, кто ходил в атаку с Маринеско. Недавно умер командир БЧ-2 (боевой части) Василенко (ехал на дачу и на вокзале умер — инфаркт), и теперь из семи офицеров экипажа «С-13» остались двое — штурман Николай Яковлевич Редкобородов (был тяжелый инфаркт) и командир БЧ-5 Яков Спиридонович Коваленко (два инфаркта). Каждый из них перенял разные качества командира: Коваленко — резковат, прям, энергичен; Редкобородов — горд и самолюбив. Коваленко решил в готовящейся книге очерков ветеранов ответить подводнику Матиясевичу, обесценившему в своей печатной работе подвиг «С-13» «Не надо, — сказал Редкобородов, — не унижайся. Наша «эска» свое дело сделала. Давать оценку — дело историков». Согласились оба на публикацию, лишь когда узнали, что рядом будет и другая — в их защиту. Яков Спиридонович решил уточнить для очерка кое-какие детали: широты, узлы, мили, секунды. Но его в архив не допустили. Вот какая бумага пришла за подписью первого заместителя начальника Главного штаба ВМФ вице-адмирала Д. Комарова: «По мнению Главного штаба и Политического управления ВМФ, допускать т. Коваленко Я. С. к работе в архиве с запрашиваемыми документами нецелесообразно». Да Коваленко об «С-13» и о командире знает больше, чем любой штабной работник. Все знает. Ему надо лишь посмотреть судовые документы: штурманские карты, кальки маневрирования, полистать журнал боевых действий, навигационный журнал.
Но вообще-то, что ему нельзя знать о своих боевых товарищах из того, что современным штабным и пуровским работникам (некоторым, наверное, и невоевавшим) — можно? Ему, капитану I ранга, прошедшему всю войну, до Балтики успевшему повоевать и на суше в составе гвардейской морской бригады — защищал Москву, под Старой Руссой был тяжело ранен. Ему, награжденному орденами за подвиги и боевые, и трудовые. В оскорбительном для советского офицера ответе, кроме этих трех строк, есть еще три, объясняющие отказ: «В настоящее время готовятся к публикации в печати материалы с предварительным названием «Правда о Маринеско», в которых будет дана объективная оценка его личности и событиям того времени».
Значит, «правда» снова будет директивная (как в недавние, недобрые времена), а члены экипажа пусть не лезут не в свои дела: руки по швам.
— Мы устали,— говорят оба, и Редкобородов, и Коваленко.— После нас кто расскажет?
Успокаиваются. Вспоминают. Что «рыцарем» был, перед атакой специально всплывал — конечно, бред. Война — не спектакль. Наоборот, в море хитер был и изворотлив, как уж. Иногда все вроде тихо, спокойно, а он заставляет Редкобородова через каждые пять-семь минут курс менять. («Это же очень трудно, я измучивался иногда»). И что безумцем был, в пекло лез — тоже бред. В самые опасные места — да, вопреки законам подводной войны и даже логике — да, но потому, что там никто не ждал его. В этой нелогичности была высшая логика (и атаки, порой со стороны немецкого берега, и уход от погони — к месту потопления, и т. д.). В море не пил. Вспомнили, как некоторые на лодке пробовали кооперироваться. Скажем, трое. Каждый выпивает раз в три дня, но зато уже не боевые сто граммов, а сразу триста. Командир узнал, строго пресек. Еще — добрый был. Месячного доппайка хватало ему на несколько дней: кто зайдет — офицер ли, матрос,— угощает.
— Да, устали. После нас кто командира защитит? При жизни топтали и мертвому покоя не дают.
Все меньше их остается… В работе над «Памятником» мне очень помог Михаил Филиппович Вайнштейн, бывший дивизионный механик, близкий друг Маринеско.
Газета с очерком «Памятник» вышла в Ленинграде 18 июня. В этот день хоронили Вайнштейна.
После них — кто защитит… Позвонила недавно жена Коваленко: и Яков Спиридонович прикован к постели. Контр-адмирал Иванов, оказывается, копию гневного письма в «Известия» отправил и ему. Были близки, и в гостях бывал у них контр-адмирал. А тут — ни слова, ни здравствуйте, ни до свидания, копию гнева и угроз, за то, видимо, что Яков Спиридонович помогал журналисту.
— Мы на даче жили. Муж съездил домой, вернулся с этим письмом — бледный. Вызвали скорую… У него была клиническая смерть… Это уже третий инфаркт.
* * *
Но почему, почему же им-то все так сходит, тем, от кого надо защищать легендарного героя?
Одновременно с этими строками я пишу заявление прокурору города Москвы с требованием привлечь Ильина к уголовной ответственности за клевету на капитана III ранга командира Краснознаменной подводной лодки «С-13» А. И. Маринеско. О чем и ставлю в известность капитана I ранга через газету.
«Мне — пятьдесят шесть, еще никогда в жизни мне не было так стыдно и горько, как в те минуты, когда я читал статью «Памятник».
Неужели придется пережить еще один стыд — когда статья не достигнет цели? Неужели мы так больны?
Е. Жаров, бухгалтер, Ярославль».
Более трех месяцев минуло со дня публикации. Ни от Политуправления ВМФ, ни от Главного политического управления редакция ответа не получила.
1988 г.
Последушки: