Отечественную славу приумножили новые имена.
Поздравим тех, кого не поздно поздравить, и возблагодарим тех, кто не дожил до сегодняшнего дня, утешимся их сегодняшней посмертной судьбой.
Нынешнее воздаяние, по газетному говоря, является исправлением очевидных ошибок прошлого, а попросту, по-житейски — искуплением вины. Как-никак со дня подвигов миновало полвека.
Многое еще придется искупать, признавать и отвергать из того, что принадлежало нашему общему прошлому. В том числе военному, которое, чем дольше живем, тем видится в последующем сравнении чище и честнее. Цель была — ясная, героизм — подлинный. Время истины — в народе и в человеке. Для того чтобы тебя услышали, необязательно было напрягать голос, и больших трибун почти не было, и слов казенных было меньше. И даже вождь, обращавшийся всегда к партии большевиков или к великому народу — строителю социализма, в самые тяжелые минуты нашел вдруг другой адрес, другие слова: «Братья и сестры…».
И лгали, кажется, меньше. Хотя порок этот изжить не сумели даже тогда.
Мы не только скрывали драму (погибшие, пленные, общая неразбериха и хаос), но искажали и подвиг. Живя по законам культа, мы и всенародный подвиг воспроизводили по законам культа. «Матросовцами» стали называть тех, кто закрывал собою амбразуры задолго до легендарного героя, когда он еще даже не воевал. Многим из тех, кто совершил этот подвиг позже, вручали уже ордена, а не Героя. Имена сотен подобных остались в тени.
Нужны были герои-монументы, герои-символы. Одно имя-символ могло, как знамя, поднять в атаку, длинный перечень таких же точно имен никого не вдохновит. Один подвиг — Подвиг, сотни тысяч — статистика.
Кроме этого, как видим, вполне прикладного значения, замалчивание массового героизма имело другой, тоже практический смысл. Отечество стояло на всеобщей жертвенности, массовый гибельный героизм обнажал наши изъяны; мы закрывали телами не только вражеские амбразуры, но и собственные прорехи.
Пусть не смущает никого такой запоздалый и длинный список новых Героев. В войну их было много — достойных, но не удостоенных. Показательно, что некоторые из этого списка уже представлялись к званию Героя — тогда, в войну. Кроме причин общих, упомянутых, были и другие причины отказа, у каждого — своя. Беда, например, Ивана Туркенича в том, что он попал в Краснодон после плена. Я писал об этом — несправедливость: члены штаба «Молодой гвардии» — Герои, а командир — нет. Беда Александра Маринеско — его характер…
Большое благо в том, что мы возвращаем сегодня достойные имена. Это — громадное духовное богатство, может быть, единственное, которое при всей нашей бездумности не промотали, не утратили, не обесценили.
Эти имена еще послужат нам.
Поздравляя сегодня Героев, радуясь за живых и скорбя об ушедших, расскажем еще раз, в последний раз о борьбе за честь одного из них — Александра Ивановича Маринеско, вплоть до сегодняшнего дня пасынка Военно-Морского Флота и Отечества. Борьбу за присвоение ему звания Героя «Известия» вели долгую, неравную, почти безнадежную. Судьба этого человека оказалась столь трагичной и беспощадной, столь велика была несправедливость по отношению к нему, что сегодняшний Указ о его награждении десятки, сотни тысяч сострадательных читателей «Известий», следивших за событиями, воспримут как событие личной жизни.
Расскажем о том, что не успели или не сумели сказать прежде, подытожим и поставим наконец точку.
* * *
На Балтике воевало тринадцать подводных лодок «эсок».
Лишь один из командиров перед походом написал завещание. В ту минуту предчувствие вызвало улыбки.
А в итоге из тринадцати «эсок» уцелела лишь единственная, как раз под номером 13.
Подводная лодка, не вернувшаяся на базу, считалась «пропавшей без вести». Что это значило для матерей и вдов — мы знаем.
Если экипаж успевал подать сигнал гибели, родным отвечали по общему стандарту: «На поле боя». Матери искали сыновей на суше — «на поле» и теряли следы.
Уцелевшая подводная лодка «С-13» уничтожила фашистов больше всех.
Я спросил у штурмана лодки Николая Яковлевича Редкобородова, видел ли он когда-нибудь немцев в лицо.
— За всю войну — одного,— ответил он. — Наши потопили лодку, а командира спасли и привезли на базу. Шел сорок пятый год. Мы пошли смотреть, как в зоопарк, что за немцы такие, с кем воюем. Высокий, светлый, надменный, в кожаном пальто.
Подводная война — врага в лицо не знать, а после собственной гибели — раствориться: ни холма, ни куста; родным — ни присесть, ни былинку потрогать.
В том, что «С-13» во всех схватках победила, выжила — заслуга каждого из офицеров экипажа, но в первую очередь командира, в закрытом от мира маленьком пространстве он — царь, Бог и воинский начальник. Все решает его искусство, если хотите — талант. Чтобы не исказить биографию легендарной подводной лодки, надо сказать справедливости ради, что на «С-13» было два командира.
Вначале — Петр Маланченко. За уставные провинности его разжаловали, отправили солдатом в штрафной батальон.
С апреля 1943 года и до конца войны подводной лодкой командовал Александр Маринеско. За уставные провинности был резко понижен в звании и уволен из флота.
Потом, позже, обоим звания вернули.
Чего здесь больше — случайности, закономерности? Где вина, а где беда?
Схожи оказались командирские судьбы, а развязка — разная.
Маланченко после войны преподавал в военном училище.
Маринеско доживал в забвении и умер в крайней бедности.
* * *
Лихая была душа — Александр Иванович. Дерзкий, своевольный. Ничего не боялся — ни в море, ни на суше. Но если в море был расчетлив и хитер, то на берегу не знал порою ни умеренности, ни осторожности. Вместо того, чтобы судить: выпивал-не выпивал, много-мало — попытаемся понять главное. На суше шли грандиозные сражения, а он долгими месяцами, до полугода, с его-то неистовым характером, сидел без дела на берегу. Тут другая тема для разговора.
В сорок втором году на Балтику прибыл член Военного совета флота Иван Васильевич Рогов, во флотских кругах — «Иван Грозный». Крут был. И выступил он вдруг с речью, всех поразившей: не шпыняйте офицеров, создайте им лучше все условия для отдыха. А вернувшемуся из похода командиру дайте возможность встряхнуться, пусть погуляет в удовольствие, он это заслужил. Снимите лишнюю опеку с людей, которые смотрят в глаза смерти.
Адмирал в отставке Александр Евстафьевич Орел был в ту пору командиром дивизиона подводных лодок.
— После той злополучной новогодней ночи, когда Маринеско не вернулся на базу, когда в конце концов я разрешил им выйти в море, мне потом говорили: «Как же ты такого бандита отпустил?» А я ему верил, он из похода пустой не возвращался. Я ему и рекомендацию в партию давал. Он ведь выпивал не больше других. Я-то знаю. И потом, понимаете… Был у нас один морской летчик… Герой Советского Союза. Выпил, попал на гауптвахту. В это время налет. Бомбят, суматоха. Он выскочил и — мимо часового. Вскочил в ближний чужой самолет, взлетел, вступил в бой. Сбил немецкий самолет, приземлился и пошел спокойно обратно, досиживать. Прибыл суровый Рогов: «Кто будет судить его? Они хоть один самолет сбили?»
* * *
Кто судил все эти десятилетия? И кого судили?
* * *
Посмотрите на уникальный снимок. Перед вами — величайшая морская катастрофа за все века мореплавания. Фотография опубликована в западногерманском журнале «Марине» № 9 за 1975 год. Издание немецкого военно-морского союза. Подпись гласит: «Потрясающий документ времени: 30 января 1945 года «Вильгельм Густлов» с 6.470 пассажирами на борту потоплен тремя торпедами русской подводной лодки».
Вильгельм Густлов был лидером швейцарских нацистов, одним из помощников Гитлера. Однажды в его штаб-квартиру явился еврейский юноша из Югославии Давид Франкфуртер. Назвавшись курьером, он вошел в кабинет Густлова и там всадил в него пять пуль.
Вильгельм Густлов стал мучеником нацистского движения. В его честь и был построен океанский гигант — «непотопляемый» девятипалубный чудо-корабль, последнее слово техники. Два театра, танцплощадки, бассейн, гимнастический зал, рестораны, кафе с зимним садом и искусственным климатом. Личные апартаменты Гитлера. Длина — 208 метров, запас топлива — до Иокогамы: полсвета — без заправки. Он не мог затонуть, как не мог затонуть железнодорожный вокзал. Вдова Густлова разбила бутылку шампанского о борт судна. Лайнер «крестил» лично Гитлер и на банкете поднял тост: «За великую Германию».
В эту же пору, чуть позже, Александр Маринеско стал командиром подводной лодки-«малютки» («М-96»).
В войну «Густлов» стал учебной базой высшей школы подводников.
Александр Маринеско перешел на «С-13».
Январь 1945-го года. Железные дороги разбиты и забиты, фашисты бегут и вывозят награбленное морем, ежесуточно до 30 тысяч человек. 27 января на совещании представителей флота, вермахта и гражданского начальства командир «Густлова» оглашает приказ фюрера переправить в западные базы экипажи новоиспеченных специалистов-подводников.
Это был цвет фашистского подводного флота — 3.700 человек, экипаж для 70—80 новейших подводных лодок, готовых к полной блокаде Англии. Погрузились высокопоставленные чиновники, генералы и высший офицерский состав. Вспомогательный женский батальон — около 400 человек. Среди избранников высшего общества — 22 гауляйтера земель польских и Восточной Пруссии.
А как же разговоры о том, что судно было госпитальным?
Журнал, из которого взят снимок, принадлежит Вячеславу Васильевичу Агееву, капитану 2 ранга в отставке. Около тридцати лет он работал военным переводчиком, владеет немецким и шведским, всю жизнь занимался военной историей Балтики, у него огромный архив. Ему удалось связаться с людьми, которые в свое время обрабатывали данные нашей военной разведки. Он, Агеев, рассказал, как днем к причалу подъезжали машины с красными крестами и на борт лайнера грузили перебинтованные муляжи. Ночью на трап вступали военные и гражданская знать.
Раненые, впрочем, были, как и беженцы. Цифра 6.470 из «Марине» взята из судового списка. Но уже на выходе из Гдыни, когда 30 января четыре буксира стали выводить «Густлов» в море, его окружили малые суда с беженцами, часть людей приняли на борт. Далее лайнер зашел в Данциг, принял раненых военнослужащих и медперсонал.
На борту оказалось более семи тысяч человек!
Много лет спустя в западногерманской печати обсуждали: а если бы на «Вильгельме Густлове» были красные кресты, его бы не потопили? Спор бессмыслен. Госпитальных крестов не было и быть не могло. Судно входило в состав военно-морских сил Германии. Шло под конвоем, имело вооружение — зенитки. Операция готовилась настолько тайно, что старшего радиста назначили за сутки.
Во время перехода между высшими чинами вспыхнул конфликт. Одни предлагали идти зигзагами, меняя курс и сбивая со следа советские подводные лодки. Другие полагали, что лодок бояться не надо — Балтика была начинена минами, в море курсировало 1300 немецких кораблей: логово! — бояться надо самолетов. Эти, вторые, предлагали идти напрямую, полным ходом, чтобы скорее миновать опасную воздушную зону.
«С-13» вышла в море 11 января. 20 дней курсировала впустую в заданном районе. Что сыграло роль — свои, неведомые никому расчеты, интуиция? Маринеско покидает заданный район и выходит на цель.
О погоне написано достаточно: темнота, штормовой ветер, снежная пурга. Лодка идет в надводном положении, на предельной скорости. Атакует вопреки всем законам со стороны немецкого берега, с малой глубины, где ее так легко обнаружить. Почти самоубийство.
Но здесь ее не ждали. Все три торпеды легли в цель.
Снимок — не подделка ли, ведь поход проходил втайне, а тонул лайнер в ночном мраке? Нет, все подлинно. После торпеды замкнуло электросистему, «Густлов» озарило ярким заревом, странным образом вспыхнули все лампы в каютах, вся иллюминация на палубах. Прибыли корабли береговой охраны, с одного из них и был сделан этот снимок.
Время фотографировать было. «Густлов» тонул не пять минут и не пятнадцать, как пишут некоторые, а один час и десять минут. Это был час ужаса. Капитан пытался успокоить пассажиров, объявляя, что корабль всего лишь сел на мель. Но уже завывали сирены, заглушая голос капитана, старшие офицеры стреляли в младших, прокладывая себе путь к спасательным шлюпкам, уже солдаты стреляли в обезумевшие толпы.
При полной иллюминации «Густлов» ушел на дно.
У В. Агеева есть и другие редкие снимки: новенькие, современнейшие подводные лодки немцев выстроились пустые у причала — ждут экипажи…
Западные исследователи — английские, западногерманские, шведские — все эти десятилетия серьезнейшим образом изучали историю подводной лодки «С-13» и ее командира. «Атака века» — это оценка не наша, так оценили подвиг экипажа «эски» английские историки. Журнал «Шведский флот» еще в шестидесятых годах открыл дискуссию по «С-13». И вот что совершенно удивительно: в № 3 журнала за 1971 год в разделе «Морской почтовый ящик» шведские читатели задаются вопросом: почему Маринеско… не Герой Советского Союза? Командир, который вместе с экипажем за один только поход отправил на дно целую немецкую дивизию (после «Густлова» «эска» еще отправила на дно и «Генерал фон Штойбен», на борту которого было более 3.000 гитлеровцев), который по тоннажу потопил почти шестую часть того, что все остальные подводники Балтики… Откликаются на дискуссию в шведском журнале и командиры финских кораблей, вспоминают, как Маринеско в начале войны, еще будучи на «Малютке», наводил на них панику…
Западногерманская «Маринерундшау» в семидесятых годах задается тем же недоуменным вопросом: почему Маринеско не Герой? Высказывает предположение: видимо, советское военное командование не поверило в фантастические победные результаты Маринеско.
Как объяснить им всем, они же не поймут. Что все всё проверили и поверили. Что просто Маринеско перед этим походом подгулял в новогоднюю (1945-й победоносный год) ночь и вовремя на базу не вернулся. Что именно это послужило не только причиной отказа в высокой награде, но и последовательной, до конца жизни, травле. Как объяснить им, что все эти долгие десятилетия мы замалчивали или искажали подвиг соотечественника, ценя только хрестоматийных, уставных героев.
В Киле, у входа в гавань, стоит памятник погибшему «Вильгельму Густлову».
Когда в Лиепае на деньги моряков был поставлен памятник Маринеско, по распоряжению Политуправления ВМФ фамилию Героя с памятника убрали — ночью, по-воровски.
* * *
Эта акция была в ряду других. Военно-морское ведомство хотело выжечь это имя, изъять из обращения. Немногим удавалось пробиться сквозь стену — писателям Сергею Смирнову, Виктору Геманову, Александру Крону.
Из письма А. Крона: «у меня собран большой материал для документальной повести о Маринеско… Но, увы, нет ни малейшей надежды ее напечатать. Было даже специальное постановление Военного совета ВМФ, предлагающее мне воздержаться от дальнейших выступлений по этому поводу.
P.S. Неправильно мы живем. Кпд, как у стефенсоновского паровоза».
Александр Крон все-таки успел написать свою замечательную повесть «Капитан дальнего плавания».
Елизавета Алексеевна Крон, вдова писателя: «У Саши было четыре инфаркта… Смотрите, как Маринеско за собой всех уводит. Первым Исаков, адмирал, собрался о нем писать — умер. Сергей Смирнов собирался — умер. Владимир Рудный написал киносценарий, поехал к вице-адмиралу Щедрину за отзывом и по дороге от него, на улице умер… И Саша тоже… Он со своими инфарктами ни разу не долеживал. «Мне сердце не мешает». А потом сказал: «Я надолго не загадываю, мне бы февраль пережить». А в февральском номере «Нового мира» была запланирована его повесть. В 1983 году. Он лежал в 50-й больнице, одна почка не работала, а в другой — камни. Боли были адские, и случился пятый инфаркт. 20 февраля я принесла ему «Новый мир» — сигнальный выпуск. В коридоре остановил врач: заговорил неуверенно об операции. «Что,— говорю,— боитесь, что не снимете со стола?» — «Боимся, что не довезем до стола». Операционная — в другом корпусе. Я вошла к Саше, даже не поздоровалась, сразу журнал протянула. Он вяло взял, сил хватило только на первую страницу. Отложил, руку все время держал на журнале, часа три-четыре я сидела, и он руку не убрал. А когда повезли в операционную, он и журнал туда, с собой, взял… В нашем подъезде Борис Ефимов живет, художник, спустился к почтовому ящику — лифтерша плачет. «Что случилось?» — «Александр Александрович умер». Он достает из ящика журнал, раскрыл, увидел: «Теперь ему уже все равно». Позвонили в это утро Ада Тур, Андрей Турков, критик: «Можно Александра Александровича к телефону? Хотим его поздравить…»
Представляю, сколько сил отняла у писателя публикация повести, если он не смог сказать даже о том, что Маринеско представлялся когда-то, в войну к званию Героя.
* * *
Нищ был Александр Иванович, об этом писалось. Маленькой пенсии не хватало даже на лекарства. Из обстановки был маленький, узкий диван, Александр Иванович пристраивал рядом доску, чтобы спать с женой рядом. Бомжи.
Валентина Александровна Филимонова, жена: «Идет — брюки сзади в заплатах, пиджак на локтях в заплатах, а походка — величественная, необыкновенная. Когда мы выходили на набережную, на Неву — он сливался с гранитом».
Из письма Маринеско — Крону, незадолго до смерти: «Последнее время на 51-м году жизни я начинаю терять веру в Советскую власть, мне кажется, что 90% руководящих работников, если не более,— бездушные люди, проходимцы, которым не дорога Советская власть, не говорю уже о бюрократах…
А.А., если найдется мне совет или сможете чем-то помочь, буду век благодарен вам».
Когда Сергей Смирнов рассказал по телевидению об умирающем в нищете герое и со всей страны посыпались денежные переводы, работницы сберкассы в центре Ленинграда, на Невском отказались их оформлять. Шли пятерки, трояки и даже рубли — присылали ведь и пенсионеры, и студенты, и школьники, работа для сберкассы оказалась трудоемкая. Пришел дивизионный механик Вайнштейн, объяснил что к чему.
С ним, верным другом, Маринеско и выпил последний раз.
Михаил Филиппович Вайнштейн:
— Я пришел, настроение у него было невеселое. Подошло время обедать, а жена как-то мнется. Он говорит: «Ничего, пусть смотрит, ему можно». Она разбинтовала живот, и я увидел трубку, которая шла из желудка. Валентина Александровна вставила воронку и стала наливать что-то жидкое. Мы с ним по рюмке коньяка выпили, было уже все равно — врачи разрешили. Он сказал: «Только чокаться не будем», и вылили в воронку. Он порозовел, оживился. Горло было черное, видимо, облучали. А второй раз пришел, уже и в горле была трубка. Она быстро засорялась. Саша задыхался, и Валентина Александровна через каждые 20—30 минут ее прочищала. Теперь, когда смерть была рядом, у него, как всегда в самые трудные минуты в войну, взыграл бойцовский дух. Видимо, когда я вошел, то растерялся, говорить он уже не мог, взял лист бумаги и написал: «Миша, у тебя испуганные глаза. Брось. Вот теперь я верю в жизнь. Мне поставят искусственный пищевод».
Редкого мужества был человек.
25 ноября 1963 года Александр Иванович скончался.
* * *
После публикации истории с осквернением памятника Маринеско в Лиепае («Памятник», «Известия», №170, 1988 год), ни руководство Министерства обороны, ни командование ВМФ не ответили редакции. «Известия» выступают вновь, речь идет о прижизненном гонении на героя, о посмертной травле, организованной политорганами ВМФ («Не только в памяти хранить», «Известия», № 269, 1988 год). И ничего нельзя поделать. Начальник отдела Политуправления Балтфлота капитан 1 ранга Н. Ильин разносит сплетни: атакой руководил не Маринеско, а старпом, намекая, что командир был пьян; команда жаловалась на Маринеско — он-де пропивает их пайки… Члены экипажа живы, кричат — ложь! Газета вторит — ложь, клевета, привлечь Ильина. Военный прокурор Балтийского флота генерал-майор юстиции В. Коновалов отвечает: Ильин имеет право… «Плюрализм мнений!» Как объяснить генералу, что и «плюрализм», и гласность — это возможность говорить правду, а не возможность лгать. «Известия» в публикациях ставят вопрос о присвоении Маринеско звания Героя, а начальник Политуправления ВМФ адмирал В. Панин, явившись в «Известия», уверяет, что Маринеско потопил мирный, неохраняемый «Густлов», на борту которого были женщины, дети, раненые.
Западная печать следит за борьбой «Известий» с политорганами. Уже злые историки довольны: русские подводники — варвары. Уже и серьезные исследователи начинают перепроверять свои данные.
Политуправление Военно-Морского Флота СССР организует гонение по лучшим образцам прошлого. Молодой капитан 3 ранга В. Вербицкий выступает с разоблачительными статьями в адрес Маринеско и экипажа в «Страже Балтики» (эта газета уже не впервые ставит под сомнение подвиг Маринеско). «Развенчиваются» все: Маринеско выведен негодяем, команда под стать командиру — шкурная (оказывается, сообщает Вербицкий, экипаж в море составлял липовые отчеты о потопленных судах, чтобы получить на берегу большие денежные вознаграждения), «Известия» выведены как «нечистоплотные» и даже бескорыстный скульптор — шкурник.
А главный вывод молодого капитана 3 ранга Вербицкого — об атаке «Густлова»: «С точки зрения военно-морского искусства, тактики эта атака ничего выдающегося из себя не представляет».
Статьи Вербицкого перепечатала газета Черноморского флота с опозданием, не без сопротивления — газета Тихоокеанского флота. И только Северный флот, кажется, устоял. Отказался.
Зато на выручку поспешила «Красная звезда». Здесь другой молодой капитан 3 ранга О. Одноколенко подозревает в корысти даже тех, кто вступился за Маринеско. Так, нарком флота Н. Кузнецов, оценивший по достоинству личность Маринеско, оказывается, таким путем «завоевывал симпатии» у народа.
Ну как с ними бороться? Ведь все архивы по «С-13» ВМФ СССР спрятал под замок. Обратился офицер, бывший командир боевой части «С-13» Яков Спиридонович Коваленко с просьбой допустить его в архив, речь о своей же подводной лодке «С-13», а первый заместитель начальника Главного штаба ВМФ вице-адмирал Д. Комаров отвечает: «Нецелесообразно…».
Как бороться? Тысячи читателей требуют присвоить Маринеско звание Героя, пишут и командованию и в Политуправление флота. А заместители начальника Политуправления ВМФ В. Панина, тт. В. Захарцев и В. Лосиков упорно отвечают: «Заслуги Маринеско оценены по достоинству».
Газета публикует третью статью («Герой и время», «Известия», №203 за 1989 год), вновь и вновь ставится вопрос о награждении Маринеско Золотой Звездой Героя. Вот последние строки статьи:
«История показывает: сражаться с истиной бессмысленно. Она все равно восторжествует. Рано или поздно».
* * *
Теперь, когда все свершилось, я очень хочу спросить и Захарцева, и Лосикова: они по-прежнему считают, что заслуги командира «С-13» были прежде «оценены по достоинству»?
Теперь, когда Александр Иванович, испытавший при жизни все муки, перенесший все гонения своего родного Военно-Морского Флота, переживший все злословие этого же ведомства, удостоен, наконец, высшей награды Родины, теперь это ведомство кому поручит написать уже хвалебные строки? Этим же капитанам 3 ранга или другим подчиненным?
Отнюдь не мелкое, местническое чувство руководит мною, нет. Просто я думаю, как бы поднять исполнителей на такой высокий щит, чтобы их было видно отовсюду, чтобы и другим таким же неуютно было. Ведь завтра другое могущественное ведомство для другой акции будет искать исполнителей, и обязательно сыщутся люди, готовые привести в исполнение любой приговор.
В России, к сожалению, в исполнителях недостатка не было никогда.
* * *
Не дожил до сегодняшнего Указа закадычный друг Маринеско Вайнштейн. Совсем недавно ушла из жизни Елизавета Алексеевна Крон, вдова писателя. Еще прежде скончался командир БЧ-2 подводной лодки Василенко, ехал на дачу и на вокзале умер — инфаркт.
Теперь из семи офицеров «С-13» только двое и остались — бывший штурман Н. Редкобородов и упомянутый уже Я. Коваленко. В долгой изнурительной борьбе за честь своего командира и экипажа лодки Редкобородов получил тяжелый инфаркт. И у Коваленко — три инфаркта, в последний раз он долго лежал в реанимации, у него была клиническая смерть.
Недавно, весной нынешнего года, в Ленинград приехал западногерманский военный историк Гейнц Шён. Он служил на «Густлове». В ту кошмарную ночь молодому моряку удалось спастись. Он издал немало книг об «атаке века».
Редкобородов встречаться с ним наотрез отказался.
А Коваленко согласился.
У Шёна в молодости была злость на нас, потом — обида, а потом пришло философское осмысление прожитого. В Ленинграде он пришел на Богословское кладбище на могилу Маринеско и согласно кодексу морской чести отдал дань таланту и мужеству командира «С-13».
Тут они и встретились два седых человека — Шён (слева) и Коваленко, противники, победитель и побежденный. Вспомнили о той ночи, заговорили о сегодняшних днях, о детях, внуках и, прощаясь, пожали друг другу руки. Тут, возле могилы Маринеско, и заснял их кинорежиссер «Беларусьфильма» Анатолий Алай. Он делает фильм о Маринеско. Как всегда, когда дело касается этого имени, нет ни денег, ни других средств. Может быть, прочтя эти строки, откликнется какой-нибудь спонсор, и снова, в который раз, придет помощь.
…Если вам, читатель, доведется быть в Ленинграде, зайдите тоже на это кладбище. От главных ворот ступайте влево, там будет тупичок, от него идут три дорожки, средняя и выведет вас к могиле. Поклонитесь праху его. Конечно, он был не ангел, но след на земле оставил.
Увидите обелиск, каких больше нет вокруг: вместе со званием указана и должность. Этот обелиск прислал адмирал Исаков, и надпись — его: «…командир подводной лодки «С-13».
1990 г.
Последушки: