«Уважаемая редакция!
Я хочу рассказать вам о неизвестном подвиге русского военного летчика времен первой мировой войны, Георгиевского кавалера корнета Юрия Владимировича Гильшера.
Родился он в 1895 году в Петербурге. Детство провел в Подмосковье. В 1914 году поступил в Николаевское кавалерийское училище. Затем учился в Гатчинской летной школе и через год стал военным летчиком. В одном из воздушных боев был тяжело ранен, потерял ногу, но после госпиталя, без ноги, на протезе, снова вернулся в боевую авиацию: летал, дрался, был командиром отряда истребителей, оставаясь в кавалерийском звании «корнет».
Младший брат корнета Михаил Владимирович — мой отец — тоже воевал, но не в небе, а на земле, он вспоминал то время в белых стихах: «Я помню — мы в Галицию походом шли. Два дня как виделся с моим любимым братом. Крест белый грудь его уж украшал давно. Последние бои великой армии ушедшего царя».
Там, в небе Галиции, Юрий Владимирович героически погиб в неравном бою…
Кира Михайловна Будько».
1917 год, июль, седьмое число — день гибели, равноудаленный от государя императора и пролетарского вождя. Безвременье, безвластие. Сохранились два письма Юрия к сестре — летящий юношеский почерк, в нескольких строках — состояние армии и характер мальчика. Предощущение общей беды.
«11 декабря 1916 г.
Дорогая Ирочка, последний раз я был на 80 метрах от немца, но у меня заел пулемет, и я едва увернулся от его пуль — ужасно неприятно трещат неприятельские пулеметы.
Если машины неисправны, то приходится иногда видеть, как немец сделает круг над аэродромом, потом отойдет, станет против ветра и медленно поползет прямо над головами на аэродром. Через секунду слышен свист падающей бомбы. Оглушительный грохот, свист осколков, крики раненых. Все бегут, прячутся».
Один безногий корнет не бежит. Он грозит немцу кулаком и «ковыляет» куда-нибудь в подвал.
«Стараемся добывать все газеты и журналы, очень интересуемся политикой, и все поголовно офицеры очень недовольны подленькими нашими министрами».
А вот и радость для бывшего кавалериста.
«26 янв. 1917 г. Подсыпало снежку. У нас в отряде самодельные сани на четверку лошадей, сани выкрашены в небесно-голубой узор, сбруя тоже.
Крепко тебя целую, целую маму. Твой Юрий».
И приписка, последние слова последнего письма:
«Присылайте сластей!»…
4 июля, за два дня до гибели, корнет взлетел в небо и схлестнулся один на один с более мощным и современным двухместным самолетом. Знали бы немецкие асы, что против них вышел инвалид. Юрий Гильшер сбил врага и был представлен к Георгиевскому оружию.
Какой набор для юноши 22 лет — белый крест Георгия и Георгиевское оружие!
* * *
В таких, столь неравных, боях вдали от земли редко остаются свидетели гибели. Но вот отец Юрия получил письмо от прапорщика В.Янченко.
«Многоуважаемый Владимир Иванович.
Участвуя с Юрочкой в бою с эскадрильей неприятельских самолетов, я, как очевидец геройской смерти Вашего сына, беру на себя смелость описать этот славный бой.
7 июля в начале общей паники и поголовного бегства наших войск, когда сдавшиеся в плен без боя полки открыли фронт и горсть немцев погнали в паническом страхе наши во много раз превосходящие их по численности войска, пользуясь моментом и желая нанести большую панику в нашем тылу, через наш аэродром на Тарнополь показалась эскадрилья неприятельских самолетов. Это было около 8—9 часов вечера. Ваш сын и я настигли эскадрилью вблизи Тарнополя, навстречу нам показалось еще 8 аэропланов противника, и эта эскадра из 16 аэропланов окружила нас. Уклониться от боя было бы позорно, и мы приняли бой…».
Двое против шестнадцати! Как не вспомнить тут старое, ныне давно и прочно забытое понятие — Честь. Юрий Гильшер сумел сбить первый самолет. «Атакуя второй, Ваш сын подошел к нему снизу сзади, под пулемет. Немец был метрах в 70. Я видел, как противник открыл огонь и пули с дымовой траекторией ложились вдоль корпуса самолета Вашего сына. Атакованный в это время сверху остальными аэропланами противника и взглянув вверх, я увидел над собой около 10 самолетов. В это время мотор корнета Гильшера вырвался из рамы и вылетел вперед, крылья самолета сложились, и он камнем пошел вниз. Аппарат частью уже рассыпался в воздухе. Получив несколько пулевых пробоин и не имея возможности драться, видя гибель Вашего сына, которому быть может была еще нужна помощь, я тоже пошел вниз и сел у места падения Юрочки.
Все было кончено. Тело было вынуто из-под обломков, и я отправил его в Тарнополь, оттуда в наш дивизион, где он был запаян в гроб и торжественно похоронен в г.Бучаче в Галиции. Отправить тело в Россию было невозможно, так как при паническом бегстве наших войск нельзя было достать вагонов».
Это была гибель второго подряд командира отряда. Посмотрите, как прапорщик называет их. «Трагические и полные героизма смерти Орлова и Юрочки, наших командиров, произвели на отряд и всех их знавших тяжелое впечатление.
Авиация не забудет своих славных бойцов.
Уважающий Вас прап. В.Янченко».
Выдержка из приказа по VII авиационному отряду истребителей №195 от 7 июля 1917 года.
«…Вступив в бой, несмотря на значительный перевес противника, доблестный командир отряда был сбит, будучи атакован несколькими неприятельскими самолетами сразу.
Да послужит всем боевым орлам этот святой героический подвиг военного летчика корнета Гильшера, как пример безграничной преданности Родине и безупречного выполнения своего долга.
Временно командующий отрядом поручик Макаенок».
Он бы и в одиночку против шестнадцати пошел, на любое безрассудство — такие в России были всегда.
* * *
Два безногих летчика, два героя. Они бы должны стоять рядом: Юрий Гильшер и Алексей Маресьев — в такой именно последовательности — хоть по алфавиту, хоть по времени, которое разделяет их подвиги,— четверть века.
Но один по праву прославлен на века, другой — в забвении.
Просто один был — советский летчик.
Другой — русский.
Помните, по фильму, по книге, как сомневающегося героя («Смогу ли?.. А вдруг не смогу…») много раз убеждают товарищи с горящими глазами: «Но ты же — советский человек!».
* * *
Прапорщик Янченко с военной прямотой пишет о полной деморализации русской армии — общей панике, поголовном бегстве, массовой сдаче в плен без боя. Так было всегда — когда другие бегут, кто-то жертвенно подставляет грудь под пули.
Во всех войнах вспышки героизма прикрывали не только бездарность генералов, но и неповоротливость или растерянность власти, ее дряхлость; и как следствие это почти всегда сопровождалось повальным разворовыванием казны. Прощальный гимн героическому «Варягу» горько слушать потому, что его потопила не японская эскадра, а русское правительство: военно-морская казна была разворована окончательно, русские моряки были брошены на произвол судьбы.
Любая война — чья-то гибель, чья-то нажива. Гибнут рядовые, наживаются государевы служащие. Но самый большой доход извлекают политики, в зависимости от исхода, укрепляя под собой державный трон или, наоборот, сбрасывая власть.
Самую невиданную пользу от войны, в которой сложил голову летчик Юрий Гильшер, извлек человек, ставший вождем мирового пролетариата. Три с половиной месяца не дожил корнет до прихода к власти Ленина. А если бы уцелел? Вглядитесь в лицо юноши: как думаете, что бы он выбрал для себя — Красную армию или Белую гвардию?
Не надо искать в красивом лице признаки голубой крови, просто он давал присягу царю и Отечеству, а такие люди дважды не присягают. И все корнеты, сотники, атаманы, штабс-капитаны, есаулы, поручики, которые пали на гражданской войне, и те из них, которые сумели уехать, все они стали врагами. И сестры милосердия. И гимназисты, и священники, и принцессы, и княжны, и графини, и простолюдины, приютившиеся на любых островах земли,— враги.
Нет, не могли они, два безногих летчика, два героя встать рядом в памяти Отечества.
* * *
В первой мировой войне участвовал известнейший немецкий ас Удет. Пересекались ли его небесные пути с Юрием Гильшером? Маловероятно, хотя все может быть, авиация в ту пору была не так велика. Но наверняка немецкие и русские асы друг о друге знали.
Гитлер любил своих летчиков и сохранил легендарного Удета аж до второй мировой войны.
Товарищ Сталин тоже очень любил летчиков, «но странною любовью», как сказал поэт. С мая 1937 года по сентябрь 1938 года из 16 командующих ВВС округов 11 были репрессированы. В 1940 году командовал всей авиацией Советского Союза 29-летний генерал-лейтенант Павел Васильевич Рычагов, еще в 1937-м бывший старшим лейтенантом, командиром звена.
Второй раз употребляю такое прекрасное и забытое слово — Честь. Молодой командующий авиацией Рычагов осмелился войти в кабинет к Сталину и, глядя в глаза, сказать правду об авиации — о молодых малообученных генералах, о тех опытных, кто в застенках.
Рычагова расстреляли. Его жена — майор, командовала авиаполком. Ее сняли прямо во время полетов и тоже расстреляли.
22 июня, в первый день войны, 1200 наших самолетов были уничтожены прямо на аэродромах, они даже не успели подняться в воздух.
Немецкие штабные генералы вели дневники, в которых писали о неорганизованности и неповоротливости русской армии, о слабостях командиров, о том, что все это перекрывалось необыкновенной храбростью солдата.
Пожалуй, никто не знал так безрассудную отчаянность русских, как знаменитый немецкий ас. На 2-й мировой Удет — генерал-полковник люфтваффе, начальник управления вооружения ВВС Германии.
В августе 1941 года генерал Удет — застрелился… Он увидел ожесточенное сопротивление русских, план «Барбаросса» начал рушиться.
Видимо, он раньше других понял, что Россию — не победить.
Эту мысль когда-то подал ему в том числе и одноногий корнет.
* * *
Сегодня честь теряют — генералы, те, кто должен внушать это чувство офицерству. Сегодня государственная казна пуста, и потомки Юрия Гильшера, лучшие российские летчики-асы, о небе только мечтают, они разгружают вагоны и сдают кровь, чтобы прокормить себя.
Старые идеалы забыты, новые — скомпрометированы.
Это было, может быть, самое мощное богатство — то, что внутри нас.
Нынешним запоздалым бабьим летом, если точно, в понедельник, 7 октября, я направился на могилу летчика, это Московская область, Подольский район. Я знал ее когда-то, давно не был, пришлось поплутать. Подгнившие поперечные дощечки мостика через ручей, заросли сухой, жухлой крапивы, еще мостик и крапива, снова мостик и крапива, и только потом, когда я перебрался через овраг, на склоне его открылось печальное и величественное зрелище — одинокая могила, в синей ограде серый обелиск со звездой.
Если бы в ту 1-ю мировую войну не было такой паники и нашелся вагон для отправки тела Юрия Гильшера, корнет вполне мог быть похоронен здесь, на родине своего подмосковного детства. Место, удаленное от городских подозрений и доносов. Вдали от людей. В окружении берез и осин — завидная тишина и спокойствие.
Надгробная плита была завалена желтыми березовыми листьями. На обелиске надпись: «Летчик Николай Буров. 1920 — 1941. Погиб при выполнении боевого задания».
Обелиск оказался картонный, покрытый стальной пыльцой. Я дотронулся до него пальцем, он закачался, но устоял.
Поминальный стол со скамьей был рядом. Полусожженный коробок спичек, обертка шоколада «Аленка».
А вот надпись на поминальном столе: «Здесь были мы 626 и 49-я школы. Громов блюет и ругается матом, поет рэп, танцует слэм, выё…вается. 6.10.96».
Значит, они были вчера.
1996 г.