Тихо-тихо. Класс работает. Класс думает. Новый учитель решил сразу же познакомиться с восьмиклассниками и раздал всем анкету. Ту самую анкету, которую предложила когда-то Карлу Марксу его дочь.
Впервые за свои 14 лет так задумались дети. Лена Лосева мучительно морщит лоб.
1.Достоинство, которое Вы больше всего цените. Выводит ломким неустоявшимся почерком. В людях: «Честность». В мужчине: «Силу, мужество». В женщине: «Гордость».
2.Недостаток, который Вы скорее всего склонны извинить. «Легкомыслие».
3.Недостаток, который внушает Вам наибольшее отвращение. «Грубость, развязность».
Странно, детский почерк выводит зрелые ответы. И еще удивительнее, как сквозь зрелость проглядывает вдруг открыто наивное детство.
4.Ваше любимое блюдо. «Мороженое».
Мороженое для нее — блюдо.
5.Ваше представление о счастье. «Быть нужным людям».
6.Ваше представление о несчастье.
…Вот тут на секунду остановимся, подумаем. При всей неустоявшейся еще зрелости и детской откровенности, какой ответ можно предположить? Любой, наверное. И самый серьезный, и самый наивный…
Но только не тот, который она написала. А она все тем же детским почерком вывела:
— Война!!!
Откуда это у нее? Книги читала? Смотрела фильмы? Но этого слишком мало для того, чтобы в минуту исповеди было написано именно это слово. Она родилась через много лет после того, как отгремели бои. Война для нее — история. Что знает о ней девочка из Старой Руссы?
В 1930 году Сергей Федорович Мапафеевский служил в Красной Армии. Писал домой в волгоградские края: «Вступайте в колхоз всей семьей, новую жизнь будем строить. Работать сообща лучше и жить веселее будет».
Семья — восемь душ. Вместе с другими бедняками Малафеевские вступили в колхоз одними из первых. Назывался колхоз «Победа». А потом вернулся в родное Григорово и Сергей. Стал председателем. «Победа» вышла в передовики. Направили Сергея в другой колхоз — «Красная нива». За три года поднялось и это хозяйство. Молодого коммуниста направили в следующий… Четыре колхоза поставил на ноги Сергей Федорович. Больше не успел: началась война.
— Ребята, пошли,— сказал он односельчанам так, будто собрались они в клуб.
И ушли на фронт.
…В Волчанске на Черниговщине Федор Власович Ивашко работал на текстильной фабрике. Бухгалтером. Высокий, красивый, крепкий. Дело свое знал, люди его любили. В июне 1941 года поцеловал маленькую дочь и, спрятав на широченной груди заплаканное лицо жены, пообещал:
— Все будет хорошо, Машенька. Жди меня. Жди.
И ушел на фронт.
* * *
Суровой и горькой была та первая военная зима. Несколько раз Старая Русса переходила из рук в руки. Потом ее заняли фашисты.
Немцы уже праздновали победу, но в город ворвался вдруг 114-й лыжный разведывательный батальон. Группа смельчаков совершила дерзкий рейд. Немыслимо, но дошли они до самого центра, и уже здесь, у водонапорной башни, завязался неравный кровопролитный бой. И только где-то на окраине, возле курортного парка, все затихло. 29 мужчин и одна девушка оказались в руках фашистов.
Навсегда запомнился местным жителям тот день. Неубранный снег лежал сугробами, черный от копоти и пороховой гари. Трещали деревья на лютом морозе. 30 советских бойцов снова, второй раз прошли через весь город. Их вели в гестапо под густым конвоем. Фашисты шли, скрючившись от мороза, в платках поверх пилоток, в плюшевых жакетах поверх шинелей, в валенках, отобранных у наших бойцов. Шагали бандиты — злые и жалкие.
Разведчики шли, несломленные и непобежденные. Окровавленные, полураздетые, ступали они босыми ногами по ледяной дороге, по черному снегу и держали головы прямо и гордо.
Как завороженные, смотрели на них старорусские женщины, дети. Смотрели с болью и отчаянием. Когда у моста колонна свернула налево, какая-то женщина в темном платке закричала безумно: «Ваня!!! Брат!!!».
И кинулась к шедшему впереди окровавленному пленному. Конвойный ударил ее по голове автоматом, и женщина упала в снег.
Двадцать пять лет прошло с той страшной зимы. Четверть века, а Ирина Егоровна Тимофеева, теперь уже пенсионерка, так и не знает до сих пор, был ли то брат ее или почудилось ей.
Четверть века прошло с тех пор, а соседка ее, Евгения Александровна Ершова, теперь уже тоже пенсионерка, все плачет, когда вспоминает тот зимний день. Плачет, не успокоить ее…
— Колонна оказалась в двух шагах от меня, и я увидела среди пленных красивую девушку. Совсем еще молоденькую. У нее была сумка с красным крестом. Шла она без головного убора, а по плечам у нее распущены были темно-русые пышные косы, ниже пояса. — «Ой, косы-то!» — воскликнула я. Потом увидела, что она босая и — не могу, зарыдала я, как дитя. Девушка вдруг повернулась в мою сторону — гимнастерка у нее изорвана и вся грудь в крови — и сказала:— «Не надо. Только не надо плакать, мама…» — и улыбнулась мне. Я еще больше заплакала…
Когда пленных вели уже из гестапо, улицы были пусты. Немцы, угрожая расстрелом, запретили подходить даже к окнам. Но из щелей заборов, из чердачных оконцев видели люди, как уже не могла идти девушка, как под руки вели ее двое бойцов. Остальные окружили ее плотным кольцом, чтобы гитлеровцы не могли пристрелить. Лиц пленных уже нельзя было различить, каждое — как живая рана. Колонну повели к льнозаводу.
Что было потом? Этого никто не узнал.
* * *
Теплым летним днем 16 августа 1944 года в освобожденной от фашистов Старой Руссе работницы льнозавода разбирали бензохранилище. Хотели оборудовать его под склад. Стены и двери оказались так зацементированы, что ни кирками, ни ломами разрушить их не удалось. Залезли на крышу.
Когда крыша рухнула, люди остолбенели — на каменном полу в конвульсивных позах лежало тридцать мертвых…
Кто-то закричал из женщин, кто-то потерял сознание… Их мужья с фронта не вернулись, и каждую вдруг пронзило: «А может, и мой тут…».
Среди мертвых была одна девушка с длинными темно-русыми косами. Вокруг шеи ее жгутом закручена косынка…
Через несколько дней городская комиссия по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков записала в акте: «Диким по своей жестокости, напоминающим средневековые пытки, представляется факт замурования 29 мужчин и одной женщины в здании бензохранилища. Дверь этого здания оказалась замурованной в два ряда кирпича на цементе… Только у 13 обнаружены огнестрельные повреждения черепа, у остальных 17 повреждений нет. Этим устанавливается — живые были замурованы вместе с расстрелянными для более жестоких мучений заключенных».
Так записала комиссия. Но много позже глубоко в земле был обнаружен пистолет. Вполне возможно, что к нему оставалось 13 патронов, которые были честно разделены, и «счастливцы» погибли без мучений.
Они простились с миром как герои. Окрестные жители слышали со стороны льнозавода «Интернационал». Их замуровывали, а они пели. Песня неслась до тех пор, пока не лег в отверстие последний, самый страшный кирпич. И люди ушли в бессмертие.
Комиссия написала в акте: «Личность погибших установить нет никакой возможности, т. к. документов при них не обнаружено».
* * *
Двадцать два раза зацветали березы над могилой павших. Двадцать две зимы прошло с тех пор. В январе прошлого года комсомольцы ремонтно-строительного управления проводили свое собрание. Обсуждали материалы VIII пленума ЦК ВЛКСМ о воспитании молодежи на революционных, боевых и трудовых традициях советского народа. Ремонтно-строительное управление — организация маленькая, комсомольцев здесь всего несколько человек. Решили они взять шефство над могилой бойцов, похороненных у бензохранилища.
А еще решились на почти безнадежное — узнать, кто похоронен в братской могиле. Секретарь комитета Валя Кузьмина, ее заместитель Виктор Большаков, комсомольцы Людмила Уварова, Сергей Булахов и Алексей Желтых — вот эта пятерка, начавшая поиски.
Они разговаривали с сотнями людей, писали запросы в архивы, музеи, министерства. Местная газета и радио призывали помочь. Удалось узнать — женщины, переносившие замурованных из бензохранилища в братскую могилу, обнаружили у погибших несколько амулетов с адресами. Эти адреса забрал тогда единственный среди них мужчина — В. Осипов. Сказал, что отнесет их в милицию. Уже потом оказалось, что никто никаких адресов в милицию не принес. А еще позже выяснилось, что Осипов люто ненавидел Советскую власть и был пособником фашистов. Умер он совсем недавно.
Больше никаких следов павших найти не удалось. Комсомольцы решили — перезахоронить останки воинов, перенести их на братское кладбище.
Дальше я буду писать так, как рассказывала мне секретарь Старорусского горкома комсомола Аля Григорьева.
— Это было 5 мая прошлого года. Мы пришли к бензохранилищу. В присутствии комиссии из горсовета и военкомата раскопали могилу. Стали искать… Весь город затаенно ждал. Если бы вы знали, как весь город ждал. Городское радио прерывало передачи и сообщало о ходе раскопок. Но ничего утешительного передать не могло. Все безрезультатно… Потом, к вечеру, начался сильный дождь. Ливень. Все, кто был, ушли. А мы, несколько человек, так и не разгибали спины. Каждый кусочек земли в ладонях перетирали. Сначала было еще ничего, потом пошла глина, потом одна вода. Вода, вода… Мы под проливным дождем каждую косточку доставали, протирали, аккуратно складывали. Три гроба тут же стояли. Их Алексей Желтых вечером после работы делал, сам и покрасил… Ну вот… Нашли пуговицы, карман с деньгами, потом пистолет… Каждый кусочек земли вот так вот в ладонях… И потом, ночью уже, около часу, нашли два амулетика. Обнялись, заплакали… Там было написано:
«…Малафеевский Сергей Федорович… политрук роты…»
«…Ивашко Федор Власович… командир роты…»
В ту же ночь под непрекращающимся ливневым дождем комсомольцы перенесли останки воинов в красный уголок льнозавода.
Потом был почетный караул, в котором стояли лучшие воины, комсомольцы, пионеры. Потом были похороны на братском кладбище. Был салют в честь героев, митинг, возложение венков. Клятвы. Это было уже 6 мая 1966 года. И опять был проливной дождь. Но весь город шел на кладбище, шли автобусы, битком набитые людьми.
Кто-то сказал на митинге: «Тетя Женя, расскажи, как ты их видела тогда, в сорок втором…» Тетя Женя (помните, Евгению Александровну Ершову? «Ой, косы-то!» А Девушка сказала ей: «Не надо, мама…») Тетя Женя вышла вперед, встала, хотела что-то сказать и заплакала. Так она стояла, и ничего не говорила, и теплый дождь катился по лицу вместе с солеными слезами.
Стояли кругом люди и тоже плакали.
Стояли дети и тоже плакали.
Среди них была и та девчонка, для которой самое лучшее блюдо — мороженое.
г. Старая Русса
1967 г.