Никогда не умирает преступление, когда бы оно ни было совершено — тысячу лет назад или сегодня на рассвете! Стефан Жеромский, польский писатель
Две даты, смежные дни. 1 сентября началась Вторая мировая война, 2 сентября закончилась. Годы: 1939-й и 1945-й. Посчитать нетрудно — шесть лет и один день. Внутри этой войны — самая гибельная Великая Отечественная.
Одна гибель — Гибель. Миллионы смертей — статистика. В Польше на каждую тысячу — 220 погибших, в СССР — 124, в Югославии — 100. Далее цифры резко идут на убыль, замыкают длинный список пострадавших США — 1,4, Южная Африка — 0,6, Дания — 0,3, Египет — 0,2 и, наконец, Индия — 0,04…
Кажется, статистика катится вниз и приближается вроде бы к одиночной Гибели.
Но нет, индийские четыре сотых в переводе на человеческие судьбы — 24,338. Разве мало для страны, столь удаленной от главных сражений?
И еще. Любая маленькая европейская страна, потерявшая в минувшей войне много меньше, чем могущественные США, имеет об этой войне больше представления, ведь фашизм воевал не против армии, он истреблял народы, нации. В США же не погиб ни один мирный гражданский человек, дым из труб крематориев рассеялся далеко от американского континента.
Самое большое кладбище
Давным-давно затянулись военные раны. Весь мир посчитал потери, все, кроме нас. Гигантская страна, в которой цена человеческой жизни никогда не поднималась выше нуля, округляет потери — до миллиона.
Цинизм.
Но пусть — 27 миллионов. А косвенные потери? Тут даже лукавых цифр нет. Речь не только о тех молодых и сильных, ушедших и не оставивших потомства. Но и о тех, кто был спасен, вызволен из 14 000 тюрем, гетто, лагерей. Вторсырье войны, их мы вообще не считаем.
И у войн есть свои законы, пусть жестокие: и побежденным, обездоленным, обращенным в неволю оставляли право на существование. Фашисты же вели войну на полное истребление — наций, народов.
«Народ, который считает Льва Толстого великим писателем, не может претендовать на самостоятельное существование» (Гитлер).
«Английский народ — это выродившееся племя плутократов, не способных более к творческой жизни» (Розенберг).
«Зараженная негритянской кровью Франция является чумным очагом в Европе» (Гаусгофер).
«Польшу не щадить» (Гитлер).
Есть и другие слова — сумма всех слагаемых, Гитлер произнес их перед воспитанниками политической школы СС 23 ноября 1937 года, за два года до войны: «Немецкий народ имеет право завоевать Европу и превратить ее в Германскую империю немецкого народа».
Европу — всю.
Европа покрылась сетью тюрем, гетто, лагерей принудительного труда, уголовно-административных концентрационных «фабрик уничтожения». Густота их на карте напоминает тундровый лес: общее число их в оккупированной Европе, включая саму Германию, — 14 031.
Да, включая Германию, на ее землях зародились первые концентрационные лагеря задолго до войны, и предназначены они были для своих же сограждан. К 1939 году за колючей проволокой находились 250 000 антифашистов, из них 3200 погибли.
В пунктах уничтожения цифры заключенных и жертв одинаковы: Хелмно-на-Нере — число узников 330 000, жертв — 330 000; Желжец — число узников 600 000, жертв — 600 000; Собибур — узников 250 000, жертв — 250 000; Треблинка — узников 900 000, жертв — 900 000.
Общее число погибших в местах заключения колеблется (по разным источникам) от 10 до 11 миллионов.
Проще всего сказать о фашистах: это не люди — это звери. Но тогда что же мы извлечем из прошлого? Почти ничего. Были звери — была война. Теперь, с людьми, можно не волноваться за будущее?
Палачами были — люди, и об этом мы должны помнить сегодня, чтобы не быть обманутыми снова. И весь изощренный садизм, все инстинкты были составной частью общего плана.
Весной 1943 года рядом, в Бжезинке, вступили в строй мощные крематории с газовыми камерами. Сюда вела железнодорожная ветка, обрывавшаяся прямо у порога крематориев. Здесь на платформе отбирали немногих, кто еще мог пригодиться в качестве рабочей силы, остальных тут же раздевали «для дезинфекции».
Среди детей тоже проводили отбор. Устанавливали планку на высоте 120 сантиметров: детей, которые свободно проходили под ней, отправляли в крематорий, остальных — на работы. Малыши вставали на цыпочки, тянулись к спасительной планке…
В один из дней июля 1944 года из лагерного крематория на железнодорожный вокзал немцы отправили пустые детские коляски по пять в каждом ряду. Процессия длилась больше часа.
Производительность крематориев была меньше, чем газовых камер, и людей стали сжигать на огромных кострах. Даже немецкая противовоздушная оборона стала протестовать против костров, огни которых были видны издалека.
Освенцим был не только самой большой в истории человечества «фабрикой смерти», но и лабораторией новых видов преступлений: речь шла о будущих десятках миллионов жертв. На заключенных испытывали химические средства, которые недостаточно испробовали на собаках. Профессор Хлауберг платил лагерю за одну женщину по марке в неделю. На марку в неделю подопытную собаку прокормить невозможно.
Фармацевтическая фирма «Байер» сообщает коменданту Освенцима: «Мы получили отправленных вами 150 узниц… Опыты произведены. В живых не осталось никого. Вскоре я свяжусь с вами относительно новых поставок».
Доктор Менгеле занимался противоположной проблемой: как увеличить способность к размножению арийских женщин, которые бы смогли рожать больше близнецов. Для Менгеле поставляли детей-близнецов, он переливал кровь от одного к другому, затем, убив их уколами фенола, сравнивал внутренние органы. Практика для палача редкая, ведь в мирной жизни близнецы редко умирают вместе.
Смерть, поставленная на поток, приносила доход. Одежда, обувь, белье убитых передавались гражданскому населению или продавались в магазинах по низким ценам. Ценности — обручальные кольца, перстни, серьги, меха, произведения искусства — продавались за рубежом, на вырученные деньги приобреталось сырье для экономики. Вырванные у жертв золотые зубы тут же, в крематории, переплавлялись в специальном тигле. Плавка давала до 12 кг золота в день. На чердаках крематориев сушили волосы убитых, которые продавались десятками тонн текстильным фирмам по полмарки за килограмм. Пеплом засыпали болота или удобряли поля лагерных хозяйств. Там росла самая сочная капуста.
Все шло в дело. Из заключенных Освенцима изготовлялись даже анатомические пособия. В 1943 году лагерное начальство передало анатомическому институту в Страсбурге 115 специально подобранных заключенных для пополнения коллекции скелетов.
…Невозможно представить, что творилось бы сейчас в мире, что стало бы с народами, странами, континентами, если бы…
Большинство концлагерей было освобождено в апреле 1945-го. Европа напоминала огромный муравейник: женщины, угнанные в рабство, дети, предназначенные для онемечивания, узники концлагерей, тюрем, гетто — все они растекались по всей Европе — огромная разноязычная масса, на велосипедах, на телегах, пешком, со скарбом и национальными флагами. Невольники возвращались домой. Великое переселение Европы.
Сегодня разговор именно о концлагерях, они были не только наиболее ярким выражением сущности фашизма, но и моделью всеобщей будущей несостоявшейся судьбы.
Самый долгий узник войны
Я побывал в самых страшных концлагерях. С делегациями и в одиночку. В Польше, Австрии, Германии. Освенцим, Маутхаузен, Дахау.
В солнечную и ветреную субботу 30 марта 1985 года в Освенциме состоялась манифестация, посвященная сорокалетию освобождения всех узников концлагерей. Я бродил по Освенциму с соотечественниками. Они расходились, каждый по своим бывшим баракам, сходились, снова уединялись.
В этот день, 30 марта, познакомился с Франтишеком Гайовничеком. На польской границе в первые же часы войны он попал в плен. В 1942 году эсэсовцы перед строем выбирали узников на казнь. Выбор пал на него.
— Я стал просить помиловать, сказал, что мои дети ждут меня. Юлиусу было тринадцать, Богдану — шестнадцать. Один из заключенных услышал мою мольбу и вышел вперед… Это был священник Максимилиан Кольбе, он сказал: «Оставьте этого несчастного, возьмите вместо него меня…»
Священника не расстреляли, его бросили в блок смертников, где от пыток и голода узники умирали через несколько дней. Но прошла неделя, а Кольбе оставался жив, еще пять дней — жив. Его убили уколом фенола.
— Сейчас он причислен к лику святых. Я бываю у папы римского, он принимает меня… А в концлагерях я пробыл пять лет и пять месяцев. Меня освободили в 1945-м.
— А дети — Юлиус и Богдан?
— Я не застал их. Оба погибли в Варшавском восстании, в сорок четвертом…
Видимо, это самый долгий узник войны.
А кто был убит первым в этой огромной войне? Кто-то ведь был первый?
Меня тянет от статистики к Гибели.
Как стремительно время. Тогда, в апреле 1985 года, мне запретили писать о Франтишеке Гайовничеке. Потому, что его спас священник.
* * *
Польские врачи обследовали на выбор 237 бывших заключенных. У большинства была обнаружена в яркой форме так называемая лагерная болезнь — депрессия, ощущение неполноценности и даже ничтожности, состояние страха, мысли о самоубийстве: «Эти люди не могли спать, им снились падающие на них камни в каменоломнях, груды трупов, мертвый в одной постели со спящим, бег в газовые камеры, травля собаками, закапывание живьем. Не только страшные сны, но вид мундиров, решеток на окнах, даже в витринах, ограждения, выстрелы, громкие команды — все это вызывало у обследованных подавленность, а временами ответные реакции: они снимали головные уборы, останавливались, прятались от собаки, обходили места, где скапливались люди, избегали передвижения в колоннах».
Главные мученики и жертвы — дети.
Сколько погибло их, тех, кому еще не исполнилось шестнадцати?
Один миллион восемьсот тысяч.
А сколько осталось в Европе детей-сирот?
Тринадцать миллионов.
Представьте: тринадцать миллионных городов на выбор, населенных только этими бездомными, пасынками войны. Картина более жестокая, чем любые городские развалины.
Лондонский психолог Нелли Вольфбойли исследовала около трех тысяч детей — бывших узников. Многие из них отличались агрессивностью, они защищали свою незатейливую собственность, какую-нибудь старую игрушку с таким ожесточением, как будто речь шла о жизни. Это оттого, что у них уже было отобрано все.
Когда эти дети играли и кто-то неожиданно выходил из комнаты, они говорили воспитательнице:
— Он умер.
Писательница Ирина Ирошникова собрала воспоминания освобожденных из лодзинского детского лагеря.
Один из бойцов, освобождавших Лодзь, Андрей Александрович Статкевич, написал Ирошниковой об этих детях:
«Нельзя было спокойно смотреть на их лица, на их фигурки-скелеты в тюремных костюмах и деревянных башмаках. Многие из нас, провоевавшие всю войну и уже повидавшие всякое, глядя на них, не могли удержаться от слез».
Из записей в памятной книге музея «Освенцим»:
«Мне не хватает слов — остается только святая воля сделать все, чтобы никогда больше не произошло ничего подобного».
Рудольф Кирхшлегер — президент Австрии, 29.V.1975 г.
«По сути дела, это место склоняет к молчанию. Однако я убежден, что федеральный канцлер не должен здесь молчать. Мы прибыли в Освенцим, чтобы напомнить себе и другим, что без понимания прошлого нет пути, ведущего в будущее…»
Гельмут Шмидт — канцлер ФРГ, 23.ХI.1977 г.
Прокляты и забыты
Разделить Победу с ними мы не захотели, они оказались без вины виноватыми, изгоями, их отлавливали в чужих зонах, и западные союзники с удовольствием выдавали советских пленных.
За 1941—1945 годы только пограничными, оперативными и железнодорожными войсками, входившими в систему НКГБ—НКВД, было «разоблачено» не менее миллиона трехсот тысяч «диверсантов, агентов и предателей». То есть в ГУЛАГ было направлено 260 стрелковых дивизий, целиком состоявших из «врагов народа». Но все ведомства перещеголял Смерш, который особенно усердствовал в конце войны, когда наступило время полного расчета с победителями.
В апреле 1945 года заработали фронтовые отделы по репатриации. В мае 1945-го по приказу Сталина в тыловых районах фронтов было создано 105 проверочно-фильтрационных лагерей — на 10 000 человек каждый. Начальниками лагерей назначались старшие боевые армейские офицеры, в основном полковники, часто — Герои Советского Союза. В каждом лагере — оперативная группа, в которую входил сотрудник Смерша, возглавлял группу офицер НКВД. Репатриации подлежали гражданские лица, угнанные в Германию, пленные солдаты и офицеры. Таких к моменту окончания войны накопилось около миллиона. С каждым из них необходимо было разобраться в течение десяти дней. Это называлось первичный опрос, или первичная регистрация.
Помните польского священника? У нас тоже шли на самопожертвование.
Андрей Корнин — обрусевший немец. В 1937 году расстреляли отца — сельского учителя. Сослали в Караганду мать, там она умерла. Одиннадцатилетний Андрей скрывался у бывших учеников отца. В 14 лет ушел в партизаны, в 17 — на фронт. В декабре 1944-го был ранен.
Он хорошо знал немецкий, и его прикомандировали к капитану Смерша Предеину. Когда отгремели победные майские звуки и число фильтрационных лагерей возросло до 105, смершевец пригласил Андрея к себе:
— Твои родители были арестованы как «враги народа». Завтра-послезавтра я должен тебя арестовать и отправить в Россию, в лагерь. Уходи…
Капитан Смерша дал парню на память полуаккордеон, и ранним утром 1 июня 1945 года сержант с вещмешком и подарком капитана покинул полк.
Офицер совершил безумный поступок: свои же, смершевцы, казнили бы его. Но Андрей Корнин, скитаясь за границей, никогда, нигде, никому не назвал имя спасителя. Предеин остался цел, работал потом в КГБ в Челябинске, там и скончался в звании подполковника.
Спас? Спас. Шансов у сержанта почти не было.
Первичная регистрация мая 1945 года сама по себе далеко не самая страшная, в лагеря отправляли власовцев, казаков, полицаев: «Родина доверила вам оружие, а вы…» Было много самоубийств. Военнопленных чаще всего отправляли домой, а документы проверок — по месту призыва в армию. Только в 1947—1948 годах, когда эти люди расслабились, почувствовали свободу, их арестовывали и отправляли в лагеря.
Советские лагеря были пострашнее фашистских. Немцы зверствовали до середины войны, за первые полгода в лагерях погибли около трех миллионов советских военнопленных (из 3 300 000) — голод, холод, расстрелы. Немцы еще относились к нам как к недочеловекам. Но после Сталинградской битвы, после огромных потерь на других фронтах фашисты вынуждены были разбронировать рабочую силу на заводах, а вместо своих погнали к станкам русских. В июне 1943 года вышел приказ немецкого командования № 13, предписывающий относиться в лагерях к советским пленным как к рабочей силе. Полегчало.
Был месяц май
Сравнительно недавно я получил письмо из США от Льва Штерна. Его дядя, Александр Штерн, прошел два лагеря — немецкий и наш, в Сталиногорске (ныне Новомосковск. — Авт.). Из нашего лагеря он написал письмо некоему Климову, соратнику по комсомолу в городе Истре:
«Я был в плену, лежал в нечеловеческих условиях раненный в обе ноги 8 осколками, без всякой медицинской помощи, среди вшей и прочих ужасов фашистских застенков. 3 месяца… Пытки и издевательства, питание ужасное, хлеба абсолютно не давали. У меня была цинга, кровоточили десны… Ноги у меня поджили. Осколки свои же пленные санитары вытащили (два — бритвой делая надрез на ноге и давя), и 23 сентября 1942 года я убежал с работы и двинулся на восток с задачей или сдохнуть на пути, или добраться до фронта. Тысячу или полторы километров, которые я сделал, это надо было идти через густую сеть украинской полиции, переплыть Днепр. В двадцатых числах ноября 1942 г. я находился в 75 км от Курска, уже был снег, холодно, а я шел в чем бог послал, обувь разбилась — в итоге я заболел воспалением легких и в одном небольшом селе остался больной совершенно у одной учительницы, ослаб ужасно. 26 января 1943 года уже недалеко стал слышен гул боя, это наступала Красная Армия, моя освободительница. 5 февраля 1943 года я перешел фронт и добрался до своих частей».
О том, что происходит с ним в советском лагере, Александр Штерн по понятным причинам не пишет. Вместо этого:
«Не знаете ли вы, куда уехали из Истры мои родители, поспрошайте. Теперь еще одна просьба: вы меня за нее извините. Жалованья не получаю ни гроша, поэтому за душой ни копейки, хоть и старший лейтенант. Сколько сможете, пришлите денег, хоть что-нибудь иногда смогу купить. В строй, в часть я, конечно, встану, но когда, не знаю».
Был месяц май. Александр Штерн скончался странно быстро. Заметьте, при восьми осколках в ногах пережил три месяца того страшного фашистского лагеря первой половины войны (до приказа № 13), а в советском лагере сгорел за 19 дней: поступил 10 мая 1943-го, а скончался 29 мая.
Старшему лейтенанту только-только исполнился 21 год.
Автор письма Лев Штерн, отыскивая последние следы дяди, нашел врача, который работал в этом лагере. Ничего нового о судьбе родственника не выяснил, но узнал о многих других судьбах. В лагерь доставили летчика — самолет его сбили. Самого взяли в плен, повели на расстрел в общей группе. Убивали, но не убили — две пули прострелили шею, не задев артерий. Ночью очнулся, выбрался из-под мертвых тел, полуживой добрался до своих. Свои, смершевцы, требовали от него признания, с каким заданием он заслан немцами: «Это ты сам, для вида, себе шею прострелил». Летчика отправили дальше, в сибирские лагеря, там он и исчез…
Сегодня житель США журналист Лев Штерн разыскивает могилу дяди. Видимо, братскую. Созданные в победном мае проверочно-фильтрационные лагеря уже к 1 октября 1945 года «профильтровали» больше пяти миллионов человек. Сколько из них погибли в лагерях, никто не считал.
А сержант Корнин со своим полуаккордеоном числился как пропавший без вести. Сколько было таких, ушедших за границу, тоже никто не считал. Пропали без вести?
Что там говорить о рядовых смертных, если более двухсот бессмертных — Героев Советского Союза — считаются пропавшими без вести. Гордость нации, ее слава. И никому нет дела, где и как они «пропали»!
Выстраивается бесконечный ряд героев — гонимых, бесправных. Особенно гонимых сразу после войны. Тут закономерность — чем могущественнее, независимее, строптивее был герой в войну, тем более гонимым и беспомощным становился после победы. В войну Родина мирилась со строптивцами, она от них зависела, после победы они зависели от нее.
* * *
Две державы. Две диктатуры. Одна убивала чужих, другая — своих.
Из памятной книги музея «Освенцим»:
«Освенцим. Какая же печаль… Какой ужас… А несмотря на это — какая надежда для человечества».
Шарль де Голль — президент Французской Республики, 9.IV.1967 г.
| Сводка гитлеровских концлагерей, заключенных и жертв 1933-1945 гг. | ||||
| Страна, местность | Дата основания | Дата освобождения | Число заключенных | Число жертв |
| Германия, Дахау | 22.03.1933 | 29.04.1945 | 250000 | 148000 |
| Бухенвальд | 7.1937 | 11.04.1945 | 238000 | 56 000 |
| Флоссенбюрг | 5.1938 | 23.04.1945 | 111400 | 74 000 |
| Нейенгамме | 13.12.1938 | 29.04.1945 | 106000 | 82 000 |
| Саксенхаузен | 12.07.1936 | 22.04.1945 | 200000 | 100000 |
| Равенсбрюк | 23.03.1939 | 29.04.1945 | 132 000 | 92 000 |
| Берген-Бельзен | 4.1943 | 15.04.1945 | 75000 | 48000 |
| Дора-Миттельбау | 27.08.1943 | 11.04.1945 | 60 000 | 13 000 |
| Австрия, Маутхаузен | 7.1938 | 5.05.1945 | 335000 | 122 767 |
| Франция, Наугувейлер | 26.04.1941 | 30.09.1944 | 50 000 | 25 000 |
| Польша, Штутгиф | 2.09.1939 | 5.1945 | 120 000 | 85 000 |
| Аушвиц (Освенцим)-
Емркенау (Вжезишса) |
14.06.1940 | 27.01.1945 | Более
4 000 000 |
Более
4 000 000 |
| Гросс-Розен | 2.08.1940 | 13.02.1943 | 180000 | 100 000 |
| Люблин-Майданек | осень 1941 | 22.07.1944 | 500 000 | 360 000 |
| Плащув | 1942 | 15.01.1945 | 150 000 | 80 000 |
(Время неволи. Время смерти». Издательство Интерпресс, Варшава)
2005 г.