Этому счастливому и бодрому человеку за девяносто. 22 года он прожил в 
прошлом веке. 40 лет — в царской России. До революции работал корреспондентом сытинского «Русского слова» в Государственной думе.
Он присутствовал при первом сеансе «синематографа Люмьер», при первых полетах Блерио на моноплане и братьев Фарман на биплане, поднимавшихся на высоту всего 150— 200 метров, присутствовал при первом разговоре А. С. Попова по первому построенному им радиоприемнику.
Он сидел на студенческой скамье рядом с Александром Блоком и слушал лекции Дмитрия Ивановича Менделеева. Его учителем в журналистике был Влас Дорошевич.
В редакции, где он работал, встречался с Львом Толстым, Максимом Горьким, Чеховым, Буниным, Куприным, Леонидом Андреевым, Александром Грином, Григоровичем, Маминым-Сибиряком…
Встречался с Репиным, Суриковым, Поленовым, Стасовым.
Пятьдесят раз слушал Шаляпина в роли Бориса Годунова.
В кровавое воскресенье 9 января 1905 года он был на Дворцовой площади. Его друга, с которым он шел, убили.
При нем, уже накануне революции, извлекли из проруби тело Распутина.
В качестве журналиста 27 апреля 1906 года Гессен присутствовал в Георгиевском зале Зимнего дворца на торжественном открытии Николаем II первой Государственной думы. И с того дня за одиннадцать лет не пропустил ни одного заседания думы.
…Перед ним прошли две большие эпохи: между ними революционный водораздел 1917 года.
* * *
Я думаю: что рассказать о богатой, удивительной жизни этого человека? О чем рассказать, что выбрать? И решил: о самом главном, о том, что прошло через всю его жизнь.
О его встречах с Пушкиным… С поэтом, которого он, конечно, не видел и не мог видеть. И все-таки встречи. Долгожданные и неожиданные.
…Октябрь 1900 года. В те дни в Царскосельском лицее открывался памятник Пушкину. Редактор «России» Влас Дорошевич поручил молодому журналисту Арнольду Гессену дать в газету отчет об открытии этого памятника.
Взволнованный поручением написать о любимом поэте, юноша приехал в Царское Село задолго до торжества. Вокруг покрытой белым полотнищем фигуры поэта собрались учащиеся царскосельских гимназий. Сюда приехали известный историк литературы С. А. Венгеров, поэт И. Ф. Анненский, критик А. М. Скабичевский.
Здесь же Гессен увидел старшего сына Пушкина Александра Александровича. У 68-летнего генерал-лейтенанта, командира одного из гвардейских полков, были живые глаза, обрамленное седой бородой лицо в очках, приветливая улыбка.
Посыпались вопросы об отце. Старый генерал скромно сказал:
— Мне было всего четыре с половиной года, когда скончался отец. Что я могу сказать о нем? Я ведь всего-навсего только сын великого человека.
Когда сняли полотнище, перед всеми предстало прекрасное творение скульптора Р. Р. Баха — в лицейском сюртуке на чугунной скамье сидит поэт, задумчивый и печальный.
Отчет об открытии царскосельского памятника был первым литературным трудом Гессена о Пушкине. Молодой журналист долго и любовно работал над ним. Написал несколько страниц. Потом тщательно отобрал самые лучшие и точные слова и оставил 80 строк. Из них в столбце газетной хроники появилось ровно три.
Другая встреча оказалась, пожалуй, самой удивительной. Это было на одном из собраний Географического общества, посвященном памяти знаменитого путешественника Н.М. Пржевальского.
— Помнится,— говорит Гессен,— выступал ученик Пржевальского Петр Кузьмич Козлов, рассказывал о своих с ним увлекательных поездках. Присутствовал на собрании еще один не менее прославленный путешественник — Петр Петрович Семенов-Тян-Шанский.
Председательствовал известный ученый-океанограф Юлий Михайлович Шокальский. Вместе с ним на собрание приехала мать его, Екатерина Ермолаевна, стройная восьмидесятилетняя женщина с красивыми, умными глазами.
После собрания речь почему-то зашла о Пушкине. Арнольд Гессен почувствовал, что всех здесь объединяют связанные с поэтом личные воспоминания.
Семенов-Тян-Шанский вспоминал, как девятилетним мальчиком стоял с отцом у гроба Пушкина.
Екатерина Ермолаевна рассказывала о своих частых встречах с Пушкиным в доме его родителей, где она иногда жила с матерью, и у Дельвига, лицейского товарища поэта. Ей было девятнадцать лет, когда Пушкин был убит, она присутствовала при его отпевании.
Юрий Михайлович Шокальский рассказывал о своих дружеских отношениях с младшим сыном Пушкина Григорием Александровичем, жившим тогда в Михайловском.
— Как зачарованный, стоял я перед этими людьми,— вспоминает Гессен,— знавшими и видевшими Пушкина. Встреча эта казалась мне тогда и сегодня кажется сказочной, фантастической…
Прощаясь, я поцеловал руку Екатерины Ермолаевны. И тихонько спросил Семенова-Тян-Шанского:
— Скажите, кто эта дама, знавшая Пушнина?
Петр Петрович улыбнулся. Ему шел уже восьмой десяток, это был импозантный старик в белоснежных бакенбардах с лорнетом на широкой черной тесьме. Мне шел двадцатый год. Он взял меня под руку и тихо сказал:
— Запомните, молодой человек этот вечер… Дама эта — дочь Анны Петровны Керн. В молодости я встречался с Михаилом Ивановичем Глинкой, знал, что он увлекается Екатериной Ермолаевной. По ее просьбе он написал музыку к романсу, который Пушкин посвятил ее матери: «Я помню чудное мгновенье…»
Запомните, молодой человек, этот вечер. Вы только что поцеловали руку, к которой прикасались Пушкин и Глинка.
* * *
Жене Гессена, Марии Яковлевне, около восьмидесяти. Давно уже и золотая свадьба минула, а живут они душа в душу. Все вместе, все пополам — и радости и горе.
— Какие трудные дни бывали!.. — вздыхает Мария Яковлевна.
— Да, Машенька, да, милая,— отвечает Арнольд Ильич,— но мне и тяжкие дни дороги, другой жизни я бы не хотел.
Совсем недавно, года полтора-два назад, Арнольд Ильич вместе с Марией Яковлевной снялись вдруг с места и отправились в Калининскую область бродить по пушкинским местам. Не в санаторий поехали, не в дом отдыха, и даже не в туристскую поездку, а так — «диким», как мы говорим, путем. Вместе с ними отправилась и правнучка Пожарского (помните: «На досуге отобедай у Пожарского в Торжке…»).
Так и бродили они пешком, как молодые. Побывали везде. И, конечно, в селе Прутня, где похоронена Анна Керн. Поклонились тихой и светлой пушкинской любви. Поклонились могильному камню, на котором высечено: «Я помню чудное мгновенье…»
Странно иногда складывается человеческая жизнь. Работал Гессен до революции в газете, а в советское время редактором в издательстве. Работал, на часы не смотрел,— добросовестно, честно. И правильно считал — не зря жизнь прожил: успел сделать многое.
Но вот недавно, несколько лет назад, встретился с главным редактором Детгиза Василием Георгиевичем Компанийцем. Редактор сказал ему:
— Вы обязательно должны писать книги. То, что вы знаете, должны знать все.
Гессен долго отказывался («я журналист, но не писатель, возраст не тот» и т. д.), а потом согласился.
В 1961 году вышла его первая книга «Набережная Мойки, 12». Гессену шел тогда 84-й год. Эта книга о жизни Пушкина имела успех. К Гессену посыпались письма благодарных читателей. И тогда в 1963 году вышла вторая книга Гессена «Во глубине сибирских руд»… о женах декабристов, прекрасных и сильных. И снова — успех полный. И уже в 1965 году (на 88-м (!) году жизни) выходит «Все волновало нежный ум…» — книга блестящих этюдов о Пушкине. Издательство «Знание» наградило писателя премией и дипломом лауреата Всесоюзного конкурса научно-популярной литературы. Гессена приняли в Союз писателей СССР.
Он понял, что не имеет права не писать. К 90-й весне писателя вышла в свет книга «…Москва, я думал о тебе!» — о последних десяти годах жизни Пушкина. Буквально днями Гессен закончил большую книгу о Пушкине — «Жизнь поэта». Сейчас работает над следующей, седьмой по счету книгой записок и воспоминаний: «Минувшее проходит предо мною…»
Скоро, вот-вот должна появиться на прилавках магазинов «Рифма, звучная подруга» — это второй том этюдов о Пушкине. Книга этюдов. Как создаются многие из них?
Вспомните ту поездку Арнольда Ильича с женой и правнучкой Пожарского по пушкинским местам, вспомните могилу Анны Керн. Поездка стала одним из лучших этюдов книги. Он так и назвал ее: «Я помню чудное мгновенье…»
По-разному может сложиться жизнь. По-разному ее можно сложить. Ею можно управлять по своему разумению или неразумению. Это редкость — человек открыл себя на девятом десятке лет. Ему помогли открыть себя люди, и он, поняв, как нужен людям его талант, мудрость, знание жизни, отдает им себя всею без остатка. И спешит, спешит жить.
Одно время Гессен лежал в больнице, на обследовании. И там, жаловались врачи, он писал, писал, писал… Правил свои рукописи, вычитывал гранки новой книги и снова писал. Он спешил работать. Человек дорожил каждым днем, каждым часом. Человек хотел оставить в жизни след. Он уже оставил. Я помню, библиотекарь, давая мне «Все волновало нежный ум…», сказала:
— Как я вам завидую, что вы не читали ее. Только читайте кусочками, помаленьку, такую книгу глотать нельзя.
Как-то мы с Арнольдом Ильичам подошли к книжному киоску. Я спросил:
— У вас Гессен есть?
— Нет, к сожалению. Многие его спрашивают, но нет.
Надо было видеть, как засветилось лицо писателя. А потом вдруг киоскерша узнала Гессена, улыбнулась и спросила:
— Вы сейчас что-нибудь пишете? Читатели ждут…
И Гессен с утра до вечера пишет, пишет, пишет. Самозабвенно, молодо.
1971 г.
Последушки:
- Я помню чудное мгновенье (1971)
- Здравствуй, Пушкин (1973)
- И я свой след оставил (1976)