Раскол

«Содружество правозащитников — действительно чудо. И какие бы потери ни наносили власти нашему движению… всегда находился тот, кто брал на себя соответствующую обязанность — тихо и незаметно.

Иностранные корреспонденты много раз хоронили нас в связи с арестами… потом с удивлением убеждались, что все идет по-прежнему. Мы и сами иногда не понимали, как дело сохранялось. А оно не только сохранялось… развивалось».

Это строки генерала Григоренко из его книги-исповеди, изданной в Нью-Йорке.

Действительно — чудо: могучая, до зубов вооруженная держава с самым мощным в мире аппаратом подавления в течение четверти века ничего не смогла поделать с горсткой людей.

Как на всякой войне, их брали в плен, пытали, казнили. Война была без тыла: народ в лучшем случае безмолвствовал. Редкая в истории война: восставшие знали, что обречены.

Свой путь они прошли до конца. Устояли. Победили.

Сегодня, глядя на календарь, хочется вспомнить ту борьбу без ностальгии и восторженности. Наоборот, ради сегодняшнего дня напомнить о драме — о личных поражениях, потерях, о том, как, сдавая окопы, отстаивали рубежи.

В правозащитном движении оказывались люди разные. Кто-то выбирал мятежный путь, чтобы выскочить за границу. Кто-то искренне ринулся в бой, но в плену не выдерживал, сдавался и сдавал других. Об этом, по заданию КГБ, писали достаточно. Писали правду, которая очень далека от истины: случаи-то единичные. Восстановить обывателя против «отщепенцев», «врагов Родины» удавалось. Дело это нехитрое.

Вот вам психологический этюд.

Петр Якир, сын легендарного командарма. Москвич, прекрасная квартира. По словам Генриха Горчакова, проведшего 17 лет в сталинских лагерях и ссылках, Якир-сын «ревностно относился к престижности своего положения». Закончил историко-архивный. Блестящий историк, знаком со всей элитной Москвой — с Лилей Брик, Майей Плисецкой, Игорем Таммом, Олегом Ефремовым, даже с Марком Шагалом и Луи Арагоном. Тщеславие, по мнению Горчакова, толкнуло Якира к правозащитникам, популярным на Западе.

В тюрьме — сломался. «Известно, что Якир дал показания более чем на двести человек. Кто может ответить, сколько из них было арестовано, сколько погибло, сколько покончило самоубийством, сколько было разрушено судеб?» Как бы отвечая на этот вопрос Горчакова, другой правозащитник — А. Якобсон свидетельствует: после того как сдался Якир, поэт, праведник Илья Габай покончил с собой.

Трус, подлая душа? — что еще можно сказать.

А теперь я легко разверну читателя в обратную сторону.

Петя Якир, после расстрела отца, малолеткой, в 14 лет, был отправлен в лагерь. Кроме отца, расстреляли еще свыше 40 его родных и близких, оставшаяся родня — вся, самая дальняя, как и он, пропадали в лагерях. О судьбе оставшейся в живых родни ребенок ничего не знал, из лагеря пытался бежать, его пытали на дыбе. После пяти лет тюрьмы и каторги мальчика освободили. И тут же — второй срок, восемь лет лагерей.

Отбыв два срока, снова уже по доброй воле ринулся в Сибирь, искать жену. Прошел пол-Сибири, до середины Енисея, где и обнаружил жену на поселении. Вместе с ней стал отбывать ее бессрочную ссылку.

У них родилась дочь — самое большое счастье в жизни.

Он пришел в Историко-архивный институт в 32 года и начал учиться рядом с шестнадцатилетними, чтобы восстановить историческую правду, реабилитировать отца.

В 1963—1964 гг. читал лекции о культе и его последствиях.

При новом культе Петр Якир ушел к правозащитникам.

В тюрьме — все пытки выдержал.

Но чекисты ловят дочь Якира — на самиздате. Ему предлагают выбор: либо кайся, либо приволокем дочь в лагерь и пропустим ее через мужские уголовные бараки.

Тут он сник.

Как считает Юлий Ким: от показаний Петра Якира никто не погиб, никто не пострадал.

Генрих Горчаков судил Якира в сравнительно недавних «Курантах» (23 апреля 1993 г.). Юлий Ким ответил ему сразу же — в «Независимом психиатрическом журнале». Два честных, полярных, равноправных взгляда на одно и то же свидетельствуют: для КГБ так легко было разделить, расколоть правозащитное движение.

ШИЗО (штрафные изоляторы) — темная камера, с потолка капает, вдоль стен и на полу — лед. Голые нары — ни матраца, ни бушлата. Больше 15 суток держать в ШИЗО не полагалось. И.К. продержали — год! Выдержал. Только когда чекисты предупредили, что начнут заниматься его молодой женой, сдался.

Священник, который венчал генерала Григоренко с женой перед тем, как они навсегда покинули Родину, священник этот в тюрьме написал раскаяние. На свободе — новое раскаяние по поводу раскаяния. И, когда КГБ схватило его снова, он написал еще одно раскаяние на то раскаяние, которое он написал на первое раскаяние.

Мне жаль, что несколько лет назад я назвал фамилию этого человека: не мне судить его. Я не знал всего, не знал, что в камере с уголовниками его пытались изнасиловать. Он забарабанил в дверь, и вошедший офицер сказал: «Будут тебя насиловать каждый день, а мы будем снимать это на телекамеру».

Телевизионные публичные покаяния были самым могучим средством расколоть правозащитников — Якир, Гамсахурдиа, Красин. Когда чекисты выволокли на телевизионное покаяние Александра Болонкина, сверху у него был цивильный пиджак с чистой рубашкой, а внизу, под столом — лагерные порты с башмаками.

Нет, не распалась, не раскололась плотная среда. Наоборот, чем сильнее был пресс диктатуры, тем прочнее становились связи правозащитников.

Конечно, покаяние Якира было тяжелым ударом. И это правда, что поэт, праведник Илья Габай через год после выхода из тюрьмы выбросился из окна на 38-м году жизни. Думаю, связь с тем, что сломался Петр Якир, несомненная. Но у самоубийц редко бывает одна причина для расчетов с жизнью. У сверхчувствительного поэта шло свое накопление, наверняка думал он не только о мучениках, но и о мучителях, о том, в какую пропасть рухнуло государство.

По свидетельству все того же Юлия Кима, самые видные правозащитники, имена которых фигурировали в показаниях Якира, потом подходили к нему, публично здоровались.

«Нельзя строго судить человека, попавшего в условия, для него непосильные. Даже если другие люди могли это вынести. Нельзя судить одного человека по меркам, годным только для другого. Пусть он сам себя судит — а мы в него не бросим камня», — Г. Померанц.

Единственно, от кого отворачивались правозащитники, от тех, кто прилюдно покаявшись, снова заявлял о себе, даже входил во власть, как это сделал Гамсахурдиа.

Занятия политикой и вхождение во власть было противно самой природе правозащитного движения.

Защита прав — только, единственная суть.

Это был, если хотите, их кодекс чести.

*   *   *

Всему стоящему, чего мы добились, — свободе духа и независимости — мы во многом обязаны правозащитникам 60—80-х.

Всему дурному, что налипло, — себе самим. Пришла свобода воровать и убивать. Независимость от властей превратилась в полную независимость друг от друга. Раздел МХАТа и скандальная борьба в Большом стали символами. После беспризорной смерти актрисы Анастасии Георгиевской я получил письма из десятка известнейших театров Москвы и Ленинграда о расколе. Раскалывались газеты, некоторые разваливались неоднократно. (Я имею в виду только внутренний раскол, еще до вмешательства финансовых воротил.) Раскололась интеллигенция, выбрав себе политических вождей. Союзов писателей стало пять. Обрушились правоохранительные органы, лучшие следователи МВД и прокуратуры, специалисты ФСБ ушли в коммерческие структуры. Затрещала по швам армия. На самом верху та же ломка — в правительстве, Думе, администрации президента.

На каком корабле не было бунта? Все расколото, все поделено — имущество, земля, небо над головой.

Все независимы, и никто никому не нужен бескорыстно или нужен — до поры. Как следствие — беспорядочная миграция людей, по масштабу не менее послереволюционной эмиграции. Но если внутри России — не значит без потерь. Вовсе не обязательно, что если по закону физики в одном месте убудет, то где-то, в другом месте непременно прибудет. Нет, часто уходят в никуда. Устарели законы физики, даже простые арифметические задачки, ответ в которых не всегда теперь сходится. Вышедший из пункта А поезд с такой-то скоростью в пункт Б может и не прибыть. Самолет не приземлится, солдат не вернется из армии. Да и любой человек, выйдя из дома, необязательно в него вернется.

Кажется, в этом сумасшедшем мире одни правозащитники не раскололись, и это внушало надежду. Какая сила может расколоть людей, прошедших пытки, лагеря, тюрьмы?! Правда, в океане страстей они как бы превратились в незаметное подводное течение. Но тут уж свои причины: сначала Горбачев объявил о светлой перестройке, потом Ельцин — о полной и безоговорочной демократизации. Правозащитников потеснили, честно обманув.

Кто же скажет, что нет свободы?

Но нарушение прав стало повальным.

Кажется, настало их время вновь выходить в первые ряды.

И их позвали в конце концов. Правда, с неожиданной стороны.

Их позвала власть, сыгравшая на опережение.

*   *   *

Правительственная «Российская газета» выступила со статьями А.Кивы. «Защита (прав человека.— Авт.) в основном интеллектуального меньшинства выглядит элитарной,— пишет автор.— Когда совершается преступление против журналиста или предпринимателя — …знает вся страна. А о том, что ежедневно умирают не своей смертью сотни, а то и тысячи рядовых Ивановых, Петровых, Сидоровых, мы узнаем из ежегодных статистических справочников».

Хорошие слова. Мне тоже непонятно, почему, например, популярного телевизионного шоумена после гибели превращали в политического борца. Как будто, если он был просто хорошим, талантливым человеком, его от этого меньше жаль.

Но правильные слова Кивы — наживка для читателя, которого поманили вспять. Дело в том, что причиной элитарности он считает… самих правозащитников. Хотя речь — просто о ведомственной защите: телевизионные журналисты теряют людей в Югославии, в Москве, в Чечне и заявляют об этом в полный голос, погибает молодой репортер газеты, и поднимается газета. Это — личная боль, которая всегда заглушает общегражданскую, и было бы странно, если бы было иначе. За погибшего коммерсанта встают коммерсанты, погибает депутат — поднимают необыкновенный шум депутаты.

Как заставить страдать о каждом погибшем, о рядовом? Не знаю. Всегда слышнее боль тех, кто на виду.

Что же касается «элитарности» правозащитников — ложь. Последний пример: из азербайджанского концлагеря был вызволен армянский курд, гражданин России, после долгой борьбы его спасли правозащитники — русская и немец. Без всякой рекламы и шумихи.

(И.Дементьева — «Государственный киднэппинг», «Известия», — 72, 1997 г.)

Но — читаем дальше правительственную газету:

«Рискну утверждать, что С.Ковалев и его сторонники… направили российское правозащитное движение по ложному пути. …Правозащитник — это не обличитель типа «неистового Виссариона» (Белинский) и тем более не крикун с расшатанной нервной системой. Это тактичный учитель». Вот рекомендации классного наставника А.Кивы, как учить: «Образование кафедр по правам человека в вузах и отделов в исследовательских центрах. Проведение широкой исследовательской работы… В перспективе — …поощрение подготовки кандидатских и докторских диссертаций на эту же тему, возможно, даже выделение отдельной строкой правозащитного профиля научных степеней. В свое время коммунисты создали в каждом крупном городе университет марксизма-ленинизма. Почему бы демократической власти не создать …университеты по правам человека? …Это и «круглые столы», и семинары, и конференции».

Замечательный образец. Как раз именно в пору университетов и кружков марксизма-ленинизма более всего и нарушались права человека. Под фанфары и светлые провозглашения совершался самый тяжелый гнет. Вообще академические изыски Кивы похожи на призывы к высшему образованию, минуя среднее.

А вот и вывод: правозащитники должны существовать при власти, это — неизбежно. «Рано или поздно комиссии (по правам человека.— Авт.) при главах администрации, конечно же, будут созданы. …«Правозащитников с улицы» мало кто будет слушать, тем более, если за ними тянется шлейф непримиримой борьбы».

И:

«Если не рядовые правозащитники, то непременно их лидеры должны стать… политиками».

Сегодня даже школьнику очевидно: там, где начинается политика, там кончается право.

Алексей Кива — член комиссии при президенте России. Публикация в правительственной газете — не что иное, как пропагандистское обеспечение того, что уже задумано властью.

Как раз перед публикацией могущественная мэрия Москвы предложила правозащитникам свое высокое покровительство. Ну ладно, реликтовый Кива, строивший коммунизм, посетивший тюрьмы только в качестве ученого туриста в Копенгагене и в центре Москвы. Но вот известный правозащитник Семен Глузман тоже агитирует за союз с властями, предупреждает: никогда не доводите разногласия с официальными структурами до состояния конфронтации. Неужели это тот бесстрашный Глузман, который когда-то первым осмелился провести независимую психиатрическую экспертизу генералу Григоренко, признал его душевно здоровым и за это получил 7 лет лагерей строгого режима и 5 лет ссылки?

— Что с этим человеком произошло? — спросил я Юрия Сергеевича Савенко, президента Независимой психиатрической ассоциации России.

— Это вопрос к Федору Михайловичу, — ответил он задумчиво. — К Достоевскому.

Руководители московского правозащитного центра «Мемориал», а также Хельсинкской группы с готовностью согласились состоять при мэрии Москвы, быть на их содержании.

Резко против выступили редактор «Экспресс-хроники» Александр Подрабинек, знаменитые правозащитники Мальва Ланда, Сергей Григорьянц, Виктор Орехов, многие другие.

Правозащитное движение раскололось.

Пряник оказался сильнее кнута.

*   *   *

Кое-что из истории пропагандистских обеспечений.

Недавно, в светлый день 9 Мая, сразу после парада, первый канал телевидения начал трансляцию с песни «Темная ночь» из фильма «Два бойца». А вечером 6-й канал показал и весь фильм. Я смотрел этот фильм раз сорок из-за «Темной ночи». Уникальная песня. Более чем за полвека никто, кроме Бернеса, не отважился ее петь. (Один только раз, в войну, прикоснулся Козловский, очень неудачно, и отступился.)

Так они и существовали десятилетиями вместе — композитор Богословский и исполнитель Бернес. Но ведь был еще один создатель, изначальный, куда-то испарившийся автор слов, прекрасных в своей простоте.

Темная ночь,

Только пули свистят по степи,

Только ветер гудит в проводах,

Тускло звезды мерцают.

В титрах фильма значилась загадочная фамилия — Агатов.

Несколько дней назад я узнал его судьбу.

Красивая фамилия оказалась псевдонимом. Фамилия — Петров, имя — Александр, 1921 г.р. Ленинградский поэт. Член Союза писателей СССР. Первый раз сидел с 47-го по 56-й год. Второй срок заключения — с 60-го по 67-й годы. В 69-м снова сел на 7 лет: Мордовия, «Дубровлаг». Потом — три года тюрьмы во Владимире. Статьи были разные: уголовщина, антисоветская агитация, финансовые аферы.

В лагерях по заданию КГБ Петров-Агатов сошелся с правозащитниками. Каждый раз по выходе на волю он закладывал их. 2 февраля 1977 года Петров-Агатов публикует в «Литературной газете» большую статью о правозащитниках: «низкопоклонство», «жадность к деньгам», «двуличие», правозащитники борются за «западное гнилье», читают «антисоветские книги и журналы». Конечно, называются имена, главный антигерой — Александр Гинзбург.

(Несмотря на дистанцию в 20 лет, статьи Петрова-Агатова и Кивы по резкости обличения правозащитников первого призыва той брежневской эпохи — близнецы. Сравните названия: у одного — «Лжецы и фарисеи», у другого — «Блеск и нищета движения правозащитников». Перефразируя Бальзака, Кива поставил правозащитников на место куртизанок.)

Зная, что за подобными публикациями следуют аресты, правозащитники на другой же день, 3 февраля, в восемь вечера вручили иностранным журналистам письмо с разоблачением газетной клеветы. Они хотели упредить арест Гинзбурга.

Но в тот же день, 3 февраля, и ровно в тот же час, в восемь вечера, Александр Гинзбург был арестован.

Он проходил по делу вместе с Галансковым и на суде в последнем слове сказал:

— Я не виновен. Но так как еще не было случая, чтобы оправдали человека, арестованного КГБ, то я не прошу об оправдании. Прошу дать мне срок, не меньший, чем Юре Галанскову, который тоже невиновен.

Пропагандистским обеспечением арестов занимались все газеты. 5 марта 1977 года «Известия» опубликовали «Открытое письмо» С. Липавского, в котором Анатолий Шаранский назван агентом ЦРУ, а вечером 15 марта Шаранского арестовали.

А что стало с теми, кто обслуживал власть?

Александр Подрабинек, редактор «Экспресс-хроники»:

— Их судьбы схожи. Агатова власть использовала, сколько могла, но потом он снова оказался где-то на Воркуте, там и теряются его последние следы. Капитан КГБ Виктор Орехов когда-то снабжал нас, правозащитников, информацией из самых недр госбезопасности. Многих из нас спас. А сдал его некий Марк Морозов, после чего Орехов получил восемь лет. Прислужника Морозова тоже посадили, и его обнаружили в камере — в петле. Власть загоняла своих слуг в свои же сети.

Не мудри с немудрецами.

Не бери у власти корм с ладони. Ладонь может свернуться в кулак.

Время сейчас другое, скажут мне, и власть другая. Не стану отвечать, в какой степени можно доверять нынешней власти — это видит вся Россия. А время?

Еще не было такой должности — Уполномоченный по правам человека, а Уполномоченный без должности уже был — Андрей Дмитриевич Сахаров. Он попытался сотрудничать с новой властью. Чем кончилось — помните. Выступление с трибуны, в зале — улюлюканье; сверху, из президиума — крик Горбачева, трясущего какими-то бумажками. Его прогоняют с трибуны — в последний раз, через несколько дней он умрет.

Простясь с социализмом, демократы избрали «правозащитника по должности» — при Президенте России. Сергей Адамович Ковалев был очень нужен демократам. Когда в зарубежных поездках наших деятелей спрашивали, как обстоят дела с правами человека, им отвечали: вот, пожалуйста, много лет отсидел в тюрьмах и лагерях, а теперь, сами видите — возглавляет…

Конечно, с Басаевым — Робин Гудом он перебрал, но ведь его не за подобные высказывания сняли, а за то, что он боролся за мир в Чечне, когда российской власти еще была нужна война. Изгоняли с тем же улюлюканьем и криками в спину.

Не бери у власти корм с ладони. Ладонь может свернуться в фигу.

*   *   *

Пропагандистское обеспечение дано. Сигнал принят.

В Ярославле издатели правозащитной газеты «Именем закона» Вера Шевчук и Евгений Ковалев когда-то избирались членами комитета местного народного фронта, критиковали коммунистов, были гонимы. Теперь эта газета клеймит правозащитников первого призыва, которые отмотали свой срок в брежневских лагерях и психушках; те первые правозащитники, по мнению правозащитной газеты, были на самом деле… агентами ЦРУ.

*   *   *

Разговор не о том, чтобы непременно воевать с властью или полностью игнорировать ее. Речь о формах сотрудничества. О том, чтобы правозащитники в рамках закона могли влиять на власть, оставаясь независимыми. О том, чтобы найти юридические, экономические и прочие защитные механизмы этой независимости.

Обруганные правительственной газетой устами Кивы правозащитники 60—70-х годов («крикуны», «непримиримые», «разрушители») стремились как раз к сотрудничеству.

Ю.Савенко, президент Независимой психиатрической ассоциации:

— Правозащитники никогда не были разрушителями. Это не террористы-народовольцы конца XIX века, не ткачевцы и нечаевцы, из которых вышли большевики. Правозащитники боролись не за разрушение СССР, а за соблюдение советской властью своих собственных законов и советской Конституции, которые всегда были лишь пустыми декларациями. Яркий пример — генерал Григоренко, боровшийся открыто, гласно.

Законность требований правозащитников подтвердили в ту пору знаете, кто? Никогда не догадаетесь — председатель Комитета госбезопасности В.Семичастный и Генеральный прокурор СССР Р.Руденко. Вот уникальный документ — их совместная записка в ЦК КПСС от 8 июня 1966 года. Конечно, под грифом «секретно».

«В последние годы органы госбезопасности усилили профилактическую работу по предупреждению и пресечению особо опасных государственных преступлений (…). В процессе этой работы органам власти приходится сталкиваться с проявлениями, которые представляют значительную общественную опасность, однако не являются наказуемыми по действующему уголовному закону».

Далее речь о массовом митинге протеста против ареста Синявского и Даниэля, требованиях «гласности суда», о митингах «против произвола властей» и т.д.

«(…) Наше законодательство не предусматривает ответственность за подобные умышленные действия, совершаемые «БЕЗ ЦЕЛИ ПОДРЫВА ИЛИ ОСЛАБЛЕНИЯ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ» (выделено мною.— Авт.).

Сажать, как видим, не за что, но надо. Что делать?

(…) Комитет госбезопасности и Прокуратура СССР считают необходимым рекомендовать Президиумам Верховных Советов союзных республик внести в уголовный закон дополнения, предусматривающие ответственность за общественно опасные действия, указанные в записке».

Две могучие подписи открыли шлюз инквизиции.

Минуло два десятилетия. Цивилизованный демократический мир восстановился против нас. В 1987 году социалистический Горбачев создал Комиссию по правам человека под председательством Ф. Бурлацкого, истинная цель которой — держать под контролем возрождающееся после тяжелых репрессий правозащитное движение в СССР. На фоне помилований продолжалась масштабная дискредитация политзаключенных.

После борьбы с Горбачевым за близость к народу президент России, победив, создает новую Комиссию по правам человека во главе с Ковалевым, прошедшим тюрьмы и лагеря. Несмотря на то, что президент создал комиссию при себе, она вышла из-под контроля. Независимость кончилась не только шумным изгнанием Ковалева, сама комиссия прекратила существование на долгий срок.

Новая веха. Комиссия по правам человека под руководством В.Карташкина. С одним ее членом — А.Кивой мы уже знакомы. Другой — Н.Монахов в конце прошлого года отправил в Госдуму пояснительную записку к Обращению этой самой комиссии «О принципах межнациональных отношений». В записке к думцам Монахов идеологически обосновал «третий чеченский поход», возобновление «любой, даже самой жестокой военной акции по уничтожению бандформирований (…). Речь-то идет не просто о конституционном принципе, а о сохранении за Россией исконно российских Надтеречного района, железной дороги, наших нефтепромыслов, да и самого Грозного — этого кавказского Севастополя. На такую войну наш народ станет грудью».

Что за комиссия, создатель?

Сам председатель Комиссии по правам человека В.Карташкин — бывший сотрудник секретариата ООН, высокий чиновник — правозащитником никогда не был.

Почти три месяца назад Московская хельсинкская группа (МХГ) обратилась к президенту России с открытым письмом:

«Ни Карташкин, ни члены Комиссии российское правозащитное движение не знают и не понимают. Это было с большой наглядностью продемонстрировано на пресс-конференции, проведенной профессором Карташкиным и членами его комиссии. Об этом же свидетельствует программная для данной комиссии статья члена комиссии А.Кивы в «Российской газете». Высокомерный и даже презрительный по отношению к правозащитникам тон этой статьи восстановил против президентской Комиссии по правам человека правозащитников, прежде готовых к сотрудничеству ради улучшения ситуации с правами человека в РФ.

Московская хельсинкская группа обращается к Вам, господин президент, с предложением распустить эту комиссию. При формировании новой комиссии просим провести консультации с наиболее влиятельными правозащитными организациями России».

Кажется мне, руководители МХГ находятся в некоем заблуждении: беду видят только в составе комиссии, а не в том, что она — при высоком дворе. Разве первое — не следствие второго? Чиновничья власть выбирает в услуженье чиновников.

По образу и подобию комиссии при президенте теперь предлагается создать комиссии по всей России — при местных администрациях.

Все просто. Если еще в начале девяностых в Российской Федерации были известны десятки правозащитных организаций, то теперь их тысячи. Сколько от них хлопот! Один только беспокойный Комитет солдатских матерей взять — сколько нервов попортил властям, и военным, и гражданским.

Теперь все эти тысячи будут находиться при властях, больших и маленьких. «При» — значит под присмотром.

Многочисленные Комиссии по правам человека будут именоваться «общественно-государственные». Демагогическая, неграмотная смесь: негосударственно-государственные.

*   *   *

В проекте Комиссии по правам человека г. Москвы сказано: «При осуществлении своих полномочий комиссия взаимодействует с органами государственной власти». «Состав комиссии утверждается мэром г. Москвы». «Финансирование работы аппарата комиссии осуществляется правительством г. Москвы».

То есть комиссия становится структурным подразделением и мэрии, и правительства столицы.

А может, для правозащитников это действительно благо, учитывая могущество московского мэра? Как рассказала мне сотрудница общественного центра содействия реформе уголовного правосудия Наталья Яковлева, за Лужковым есть и не парадные дела. Благодаря ему был, например, построен 6-й женский изолятор с приемлемыми условиями жизни. А до этого у женщин в Бутырках были страшные условия.

— Может быть, мэр в чем-то и поможет правозащитникам, — считает Яковлева, — особенно, если это будет в предвыборную кампанию.

Не знаю, не знаю…

Недавно чуть ли не целый месяц весь мир показывал на своих телеканалах зловещие кадры избиения белорусских демонстрантов местной фашиствующей полицией. Что такого ужасного мог совершить хилый японец с косичкой, которого с таким удовольствием избивали сразу трое полицейских? Или пожилой человек, которого вели двое дюжих молодцов, а третий наскакивал сзади с дубинкой (а пожилой был покорен, не сопротивлялся). Еще один прислужник власти снимал все это на ведомственную телекамеру, чтобы подтвердить министру и президенту полицейскую старательность.

Эти телетрансляции во всем мире предварялись кадрами горячих поцелуев президентов двух республик. Выглядело все вместе как напутствие со стороны России полицейскому самоуправству. Почему же это не взволновало нашего президента, ведь российские руководители в любые времена были очень чувствительны к международному общественному мнению.

Мэр Москвы не нашел никаких нарушений прав человека в Белоруссии, о чем и заявил по телевидению. А через день прояснил: московский автогигант зависит от белорусских дизелей, комплектующих деталей.

Дело, конечно, не в фигуре московского мэра. Даже если он окажется вдруг гениальным правозащитником, вся остальная правозащитная Россия, остриженная «под Москву», падет.

*   *   *

Правозащитный еженедельник «Экспресс-хроника» (тираж — 12.000 экземпляров) пригласил к дискуссии: быть ли правозащитникам на содержании у власти? Сегодня от решения этого вопроса, считает газета, зависит будущее правозащитного движения в России.

Представители МХГ и «Мемориала» высказались «за».

— Комиссия — мостик между обществом и властью.

Общественный фонд «Гласность» — против, публикует открытое письмо.

«Создание приправительственных комиссий окончательно дискредитирует правозащитников. Это уже произошло со многими демократами, которые кормятся от щедрот властей, и само слово «демократ» уже воспринимается большинством населения России как оскорбление: то же будет и со словом «правозащитник».

Виктор Орехов, тот самый, будучи капитаном КГБ, проникся уважением и сочувствием к диссидентам-правозащитникам и начал им оказывать посильную помощь; в 1978 году он был арестован и осужден на восемь лет лишения свободы! Срок заключения отбыл полностью.

— Такую комиссию по правам человека, подчиненную власти, правозащитник создать не может. Эту комиссию может создать явный аппаратчик, прожженный чиновник по согласованию с компетентными органами.

Раньше КГБ вводил в различные правозащитные организации и группы свою агентуру, вербовал ее среди их членов и окружения. Теперь этого делать не надо, деятельность правозащитников будет оплачиваться властью и, естественно, ею же регулироваться. А на основании пункта 9 проекта комиссии частью правозащитной деятельности будет заниматься и УФСБ г.Москвы.

Привлекая в такие комиссии правозащитников, власть заботится прежде всего о своей легитимности, а затем о подчинении и постепенном уничтожении правозащитного движения.

Из открытого письма фонда «Гласность»:

«Если в Москве есть правозащитные группы, способные устоять, то создание подобных комиссий в провинции во многих случаях приведет к удушению правозащитного движения. Большая часть провинциальных организаций будет куплена, остальные — уничтожены».

— В провинции задавить вольнодумца — сущий пустяк, — говорит Николай Щур, правозащитник, член «Яблока».

Всегда, и в прежние времена, провинциальным правозащитникам было несравнимо тяжелее. В Москве масса посольств и консульств, иностранных корреспондентов, через которые можно заявить о любой беде на весь мир. В столице — полно газет, несколько каналов телевидения. В провинции вся трибуна — три-четыре местные газеты, которые на дотации у местной власти. В провинции меньше независимых авторитетных людей — юристов, писателей, режиссеров, поэтов, ученых, общественных деятелей, одно имя которых, одно слово в поддержку правозащитников привлекло бы внимание властей.

*   *   *

Провинция раскололась от первого же прикосновения.

Еще даже не успели дать из Москвы сигнал на построение, «на первого равняйсь», а провинция, узнав о намерениях властей, опередила столицу и в первые же недели создала комиссии при местных администрациях более чем в 30 субъектах РФ. В некоторых регионах комиссии возглавили заместители главы администрации, а в их состав полностью вошли члены администрации!

В первых рядах оказались правозащитники Челябинской области, Республики Татарстан. Победный отчет челябинцев гласил о готовности тут же, с маху, провести областную конференцию, в которой примут участие до 800 делегатов-правозащитников. Видимо, с иронией говорит Виктор Орехов, Челябинская область находится на высшей стадии демократии. С таким количеством правозащитников не могут быть нарушены никакие права человека, законы, экология.

Анна Пастухова, председатель Екатеринбургского «Мемориала»:

— Я не верю в независимые правозащитные организации при ком-то. Если эти комиссии губернаторы берут на полное довольствие, если они прикормлены, скажите, кому придет в голову перечить губернатору? За исключением редких личностей, которые всегда наперечет. Многие даже и не из-за корысти, лести или боязни, а просто им будет казаться, что власть хорошая. Сотрудничать с ней, конечно, нужно, если она сама действительно этого хочет, но не подчиняться, при полной самостоятельности. Грубо говоря, не брать денег. Иначе это пародия на высокие слова о правах человека.

…Велика Россия, настолько велика, что во всякие времена невозможно было всех и всюду заставить выполнять любую волю Москвы.

Остались регионы, где, не нарушая столичных планов, правозащитники ищут компромисс с местными администраторами, стараясь при этом сохранить независимость. Например, в Екатеринбурге правозащитники сами предложили губернатору состав Комиссии по правам человека и кандидатуру Уполномоченного — бывшего депутата городского Совета Станислава Ячевского. Закон соблюден полностью: 1. Комиссия при губернаторе. 2. Россель имеет право учитывать общественное мнение.

Россель и правозащитники, видимо, найдут общий язык.

Но вы можете представить себе Комиссию по правам человека при губернаторе Приморья Наздратенко?

*   *   *

Неужели бывший капитан КГБ Виктор Орехов, знающий изнутри систему и методы борьбы с неподвластными организациями и независимыми лидерами, прав? Неужели власть объявляет сотрудничество с правозащитным движением, чтобы нейтрализовать, а затем и уничтожить его?

Верить не хочется. Хотя власть изобретательна и способов нейтрализации независимой мысли у нее достаточно. Раньше была цензура. Потом оказалось, что прочнее всякой цензуры разрешить говорить, ни на что не реагируя. Газеты перед властью оказались, как юродивые перед царем.

Юродивые разболтались, и появилась другая форма нейтрализации — финансовая.

А вот совершенно неожиданный способ борьбы с независимостью. Кандидат медицинских наук Юрий Савенко возглавил новую, первую в России Независимую психиатрическую ассоциацию (НПА) — в нее вошли врачи, социологи, юристы. В начале девяностых ее захотели уничтожить. Как? Ведь уже не разгонишь. Минздрав создал провокационную ассоциацию под их полным именем — «Независимая психиатрическая». Непрофессионалы, к тому же жулики. Проворовались, пришлось убрать. Но расплодились новые «независимые». Одну ассоциацию по приглашению чиновника Минздрава возглавил бывший уголовник, в другой — за деньги больным в пять минут оформляли документы, что они здоровые. Эти «здоровые» потом размахивали справками, оформляли поездки за границу, совершали преступления.

Минуло уже семь лет, мой знакомый юрист, узнав, что я пишу о независимой ассоциации, воскликнул:

— Там же одни жулики!

Это чудо, что Савенко и его команда выжили, маленькая группа — 50 человек.

Теперь это уже огромная организация — НПА, со своими многочисленными регионами в России, завоевавшая авторитет в мире. Им помогают денежными грантами западные фонды, так же, как «Экспресс-хронике», другим истинно независимым организациям.

Но теперь пункт 17 Положения о Комиссии по правам человека г. Москвы (читай — России) запрещает пользоваться грантами. «Финансирование работы аппарата комиссии осуществляется правительством г. Москвы. Комиссия не вправе получать гранты или иное финансовое обеспечение».

Теперь «общественно-государственные» комиссии на деле разделятся на общественные и государственные. Правозащитники поделятся на богатых и бедных. Мощный рубеж. Некоторые, не выдержав конкуренции, наверняка прекратят свое существование. Тем более с объявлением у нас демократии приток зарубежных грантов резко сократился.

Многострадальная «Экспресс-хроника» менее чем за 10 лет сменила 26 помещений. В советские времена прятались, меняли подполье. В демократические — задавил рынок, бешеные цены. Сейчас газета снова покидает небольшое помещение, в 27-й раз! Их прогоняет, кто бы вы думали, — Московская хельсинкская группа, которой принадлежат эти квадратные метры. Срок контракта истек. Раньше смогли бы уладить вопрос, но теперь, когда МХГ «за» правозащитные комиссии при власти, а газета во главе с Александром Подрабинеком другого мнения, компромисс невозможен.

Свои гонят своих — какой шикарный подарок мудрым властям и спецслужбам, если прав Виктор Орехов, и они причастны к событиям.

Этот факт можно считать символом раскола правозащитного движения.

*   *   *

Наблюдая конвульсии властей, все больше убеждаешься — властям не до истинных правозащитников. Ветви властей так заняты друг другом, что им не до честных оппонентов снизу.

Еще ковалевская комиссия с привлечением международных правозащитных организаций проверяла условия содержания заключенных в российских СИЗО. Вывод: катастрофа, все происходящее в следственных изоляторах должно рассматриваться на уровне Нюрнбергского процесса: «Преступление против человечества».

Что сделано? Ничего. Условия стали еще страшнее. Из СИЗО, тюрем и лагерей пополз туберкулез по всей России.

В 1994 году «Известия» обратились в Думу с предложением создать парламентскую комиссию, чтобы проверить факты пыток в тех же следственных изоляторах. Создали. А менее чем через год закрыли.

Пытали, пытают и будут пытать.

Недавно всю страну ошеломили «Вести», рассказавшие, как в психиатрической больнице в Афонино Ярославской области изможденные больные поедают от голода цветы в горшках. Ходячие скелеты, одни ребра. Они бы и всю траву под окном съели, но не могут выйти — у них нет одежды, ходят в палатах голые. Взволнованная телеведущая Светлана Сорокина назвала это фашистским концлагерем.

Сняли какого-то местного начальника. На самом деле нужен действительно высокий суд — московский Нюрнберг.

Меня-то эта картина мало удивила, я занимался психиатрическими больницами, таких, как эта, — сотни по России. Есть и похуже, без травы под окнами. Стоят психбольницы на местах бывших фашистских концлагерей, на гнилом болоте, на костях десятков тысяч советских военнопленных. «Главная беда, что порядки здесь до сих пор фашистские, эсэсовские, дух — полицейский, — пишут больные.— Больной — раб-невольник, его обкрадывают, избивают, насилуют, убивают».

Ю.Савенко, президент НПА:

— Под предлогом медицинской тайны нас, психиатров, перестали пускать в психиатрические учреждения, не дают необходимых документов для проведения экспертиз.

Отношение к правозащитному движению власть еще раз наглядно подтвердила недавно весной, когда Государственная дума выбирала Уполномоченного по правам человека. Ковалев оказался последним, так и должно было случиться. Депутаты голосовали за чиновников, себе подобных. А не сумев выбрать, отложили дело, как малозначительное, на долгие месяцы, а может быть, снова на годы.

Свои выбирали своих, как прежде членов ЦК или Политбюро. Правда, депутаты дружно соглашались. Уполномоченный по правам человека должен быть «с безупречной репутацией».

Безупречная репутация для депутатов — это как верность жены, которую никто никогда не искушал. Мне ближе те, кто испытал и выдержал гнет властей, а не те, кто «безупречно» служил всем режимам — коммунистическому, переходному социалистическому и нынешнему — как назвать его, не знаю.

И почему всем этим должна заниматься Дума?

Александр Подрабинек:

— Уполномоченного по правам человека следует избирать всенародным голосованием одновременно с президентом. Статус его избрания должен быть равен президентскому. И он не подчиняется никому, только закону, как судья. А что получается — Уполномоченный не может рассматривать жалобу на Федеральное собрание. То есть, принимая закон, парламентарии заранее ограничили себя от вмешательства уполномоченного. Зато прикупили его номенклатурными привилегиями. Что это за главный защитник прав обездоленных, пользующийся кремлевскими льготами!

Близость к власти — губительна для правозащитного дела. Правозащитное движение должно оппонировать властям. А быть оппонентом и состоять на службе — трудно.

Чтобы сотрудничать с властями — нужно выбрать баланс, противовесы. Государство, скажем, не должно финансировать правозащитные организации. Деньги могут поступать из бюджета, который принимает не исполнительная власть, а все-таки парламент. Что-то можно взять из налогов путем создания общественных фондов, как поступают за границей.

Умное государство само создало бы оппозицию, равную себе по силам. От этого государство было бы устойчивее…

Оппозиция нужна не только власти — верховной или самой малой, но и отдельному человеку. Оппозиция — это зеркало, в котором отражаешься вдруг не ты, а кто-то, кто, может быть, опытнее или умнее тебя, а главное, с пользой для тебя думает иначе, давая замечательную возможность посмотреть на себя со стороны.

Госдумовским депутатам, коль уж выпало им заниматься правозащитой, отвлечься бы от собственного зала и, по примеру екатеринбуржцев, прислушаться к действительным правозащитникам, среди них поискать и Уполномоченного. Тот же Подрабинек — и молод, и опытен. Постарше — Юрий Савенко, президент НПА.

Но они, депутаты, даже фамилий таких не слышали, потому что те ни в какие партийно-депутатские списки не входят. Между тем как раз это люди с той самой «безупречной репутацией».

Монографию Подрабинека «Карательная медицина» издали за рубежом. Ему дали 5 лет ссылки не просто в Сибирь, а в Оймякон — на полюс холода. В ссылке снова осудили за переиздание все той же «Карательной медицины» на английском. Новый приговор — 3,5 года лагерей.

— Хорошо, что на всех других языках не переиздавали, — улыбается он, — сидел бы пожизненно… Меня ведь свободы не лишали, и я должен был ехать в ссылку своим ходом. Но с ноября 78-м меня конвоировали по всей Транссибирской магистрали через семь пересыльных тюрем. Поселок Усть-Нера — столбца Оймяконского района. Мороз под 60. Рядом Магаданский край.

И ко мне туда Алла приехала — невеста. Недавняя школьница, мать — почтовый работник, отец — умер давно, она и из Москвы-то раньше никуда не уезжала. Мы там поженились. Да-а, там загс был. Гостиница, загс, милиция и КГБ.

— А кто же в свидетели осмелился?

— Меня сначала в тюрьму отправили, там я голодовку держал, освободили. Мы с Аллой, практически без денег, пошли по объявлению угол снимать. Попали к молодой паре: он — инженер, она — педагог. Они нас пустили — в долг. Они же и свидетелями в загс пошли. Потом их затаскали в КГБ. На него хотели уголовное дело липовое завести. Страшно давили. Но они нас не бросили, твердые оказались. Он в конце концов партийный билет свой бросил, а она — профсоюзный. Но — выдавили их оттуда, уехали. Сейчас — в США.

Фамилия? Островские. Леня и Наташа.

У нас с Аллой там сын родился…

Теперь стало модно зазывать в Москву людей из провинции (это правда, провинция — чище). Вот на выбор Думе правозащитник-провинциал.

Когда Александр Солженицын возвращался в Россию, иркутский губернатор Юрий Ножиков сказал ему с гордостью:

— Наша область — первый регион, где официально работает Уполномоченный по правам человека.

Речь шла об Александре Любославском, человеке с богатой биографией. Полуголодное детство, тюрьма. Журналист в областных газетах и на телевидении. Председатель одного из самых загубленных в области колхозов. Причину колхозного развала увидел в нарушении прав крестьян. Они, к примеру, производили хлеб, а выдавать им этот хлеб запрещалось. Колхозники воровали. Любославский начал с того, что смолотил лучшее поле пшеницы и раздал колхозникам. На бюро райкома получил выволочку. Вообще за три года председательствования его наказывали 37 раз, благодарностей — ни одной. Но когда возвращался снова в журналистику, колхоз крепко стоял на ногах.

Первый правозащитный акт — двухнедельная голодовка на центральной площади Иркутска в защиту бухгалтера усть-илимского леспромхоза, который спасал государственную собственность и в 1991-м был на пять лет заключен в психиатрическую больницу.

В начале 1992-го был брошен в тюрьму организатор первой правозащитной приемной в Иркутске Ю.Падалко, и Любославский, заняв опустевшее место, боролся за его освобождение.

После указа президента окружение губернатора — прежняя партийно-советская номенклатура — подготовило список членов комиссии по правам человека. Любославского в нем не было. Губернатор Ножиков в тяжелой борьбе со своим окружением внес фамилию Любославского в состав комиссии. Более того, тот стал ее председателем.

Если Госдума захочет выбрать Уполномоченного по правам человека непременно чиновника рангом не меньше губернатора, вот вам и губернатор.

В общем, есть еще люди в России, остались.

Но власть в Москве всегда ищет вокруг себя, среди себе достойных.

1997 г.