«В редакцию газеты «Известия».
Главному редактору.
Уважаемый господин М. Кожокин!
Обращаюсь к Вам с просьбой помочь разыскать следы письма в «Известия» моего родственника князя Львова. Дело совершенно необычное.
Я ознакомился с архивным делом ОГПУ, из которого узнал, что Евгений Сергеевич Львов находился в ссылке на севере Вологодской области — Леденском районе и оттуда умудрился передать в редакцию «Известий» письмо (датировано 10 апреля 1933 года) о лишении всяких прав ссыльных, о произволе, творящемся в неволе. Писал он, цитирую, «в надежде, что советская печать откликнется».
Письмо было подшито к делу Львова для дальнейшего его преследования. Ссылка у него заканчивалась, но после этого письма ему как злостному клеветнику на советский строй срок продлили.
7 апреля 1942 года Евгения Сергеевича расстреляли.
Ксерокопия этого письма хранится в нашей семье как память. Нельзя ли в Вашем газетном архиве найти делопроизводство по этому письму, может быть, сохранились еще какие-то копии? Заранее признателен.
Соснер Илья Юрьевич, Москва».
Как-то не по себе. «Известия» подвели человека под расстрел. Грех других поколений, но все же. Хочется оправдания. Спасительных сомнений.
1933 год — время короткой передышки, карательная машина перегрелась. Отмывали старую кровь перед новой. Еще жив Киров, никаких новых тревожных знаков.
И потом, между обвинением и расстрелом — 9 лет.
А главная несовместимость — Гронский, ответственный редактор «Известий» в 1931 — 1934 годах. Человек редкой порядочности и смелости. В Первую мировую он — рядовой солдат, разведчик — повел в бой кавалерийский эскадрон. В штабе Гронскому торжественно вручили Георгиевский крест, присвоили чин унтер-офицера. Боевой крест солдат с достоинством принял, а от чина отказался.
Лично перед Сталиным Гронский вступился за Демьяна Бедного, которого должны были арестовать, дело кончилось лишь исключением из партии. Сталин приблизил к себе Гронского, у которого был инстинкт правды. «Положение с авиацией катастрофическое», — сказал он вождю. «А как же Ворошилов говорит, что наши самолеты летают выше всех, быстрее всех… дальше всех?» — «И вы верите этому дураку?». Повисла тяжелая пауза. По рассказу А. Антонова-Овсеенко, «Сталин приблизил свое лицо и сказал медленно, раздельно: «Зато этот дурак не лезет в вожди».
Дальше все естественно. Помните, как начинаются «Стихотворения в прозе» у Тургенева? «Последний день июня месяца; на тысячу верст кругом одна Россия…»
Сначала был последний день июня, год 1938-й. Поздно вечером Гронского вызвали в НКВД. Одиночная камера Лубянки, Лефортово. Гронский избил в камере «наседку». «Я прошел через одиннадцать месяцев сплошных пыток. За это время у меня сменилось шесть следователей», — пишет в воспоминаниях Гронский.
А потом была «на тысячу верст кругом одна Россия» — пересылка в Бутырке, Котлас, Нарьян-Мар, Печора, Воркута… 16 лет неволи.
«В связи с моим арестом не пострадал ни один человек».
…Автора письма в «Известия», художника Илью Юрьевича Соснера, я подвожу к стене на третьем этаже редакции. Здесь, под стеклом, висят портреты всех главных редакторов газеты. 1931 — 1934 годы, вот он, суровый старик с седыми бровями.
— Он не мог…
— А я никого ни в чем не виню.
Родовое дерево
История русских князей Львовых — это новеллы и эпитафии.
Каждое поколение было многодетным и в каждом — государственные изгои.
Иван Сергеевич Тургенев, которого я вспомнил, был премного обязан князю Владимиру Владимировичу Львову. На свой страх и риск Львов-цензор выпустил в свет «Записки охотника». Книга вызвала гнев властей. Николай I лично распорядился отстранить цензора Львова от должности.
Князь дружил с писателем, по семейной красивой легенде они оба, с переменным успехом, ухаживали за Полиной Виардо.
А всего братьев было пятеро. Каждый интересен, но по сюжету нам важнее других князь Евгений Владимирович, у которого было тоже пятеро детей. Изгоями стали все — год шел 1917-й. Самый знаменитый из братьев — князь Георгий Львов в 1917-м стал премьер-министром Временного правительства, эмигрировал вслед за другими братьями в Париж и в советских энциклопедиях стал числиться белоэмигрантом. Умер Георгий Евгеньевич в 1925 году, легко: лег и не проснулся.
В России остались двое — Мария и Сергей, отец нашего героя. После гимназии Сергей отправился в Европу изучать промышленность, видимо, он был не очень богат, потому что поехал — на велосипеде. Побывал на заводах Бельгии, Голландии, Германии, Франции, накатал тысячи километров и, вернувшись, поступил управляющим на завод Всеволжского в Пермской губернии. К 1917 году князь Сергей, кроме заводов, имел уже пароходство, рудники, дом в Москве.
А еще богатство — восемь детей.
Зачем он остался на Родине? Наверное, считал, что его опыт промышленника понадобится новой России.
Из восьми его детей шесть были расстреляны и погибли в ссылках. Только две дочери уцелели: вырвались в Париж вместе с дядей экс-премьер-министром. Одна из них стала известным иконописцем, расписывала храм на знаменитом русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа.
Обе остались бездетными.
«Советской властью я недоволен»
Из шести оставшихся в Советской России обреченных детей четверо — сыновья. Старший, Евгений, тот самый — наш. Они жили в Пожве Пермской области, там у отца был металлургический завод, ночью прибежали рабочие и сообщили: только что прибыл отряд матросов, утром придут вас убивать. Львовы собрали всех близких и этой же ночью ушли.
Поселились в Петербурге, продавали вещи, тем и жили. Скоро их выслали, как людей, живущих на нетрудовые доходы.
Попробовали перебраться в Москву, но и оттуда их прогнали.
Они метались между двумя столицами. Евгений поступил в сельскохозяйственную академию, но на третьем курсе попал под чистку и был отчислен. В конце двадцатых он с родителями осел в Подмосковье, в деревне Хлебниково Дмитровского района. Здесь молодой князь разводил кур и учился на курсах английского языка. Немецкий и французский он знал с детства. Третий язык… К какой жизни готовил себя Евгений Львов? С котомкой за плечами он регулярно наведывался в Москву в поисках работы.
Братья занялись производством изделий из фарфора, двое — в Гжели, один — в Куйбышеве.
Началась коллективизация, крестьян начали принудительно сгонять в колхозы. У людей отбирали землю, выселяли из домов. Лично Евгения Львова не трогали, он просто вступился за крестьян. Сначала его хотели привлечь за связь с заграницей — ОГПУ нашло письмо из Парижа от сестры Елизаветы, — но с доказательствами что-то не заладилось.
«Лист № 2 дела П-791-60. 1930 года. Января, 28 дня. Я, ст. уполн. орг. отдела ОГПУ Ринкман нашел, что в селе Хлебниково существует контрреволюционная группировка, состоящая из лишенцев, казаков, быв. торговцев, быв. промышленников, быв. полицейских и домовладельцев и т.д. В группу входят: Львов Евгений Сергеевич, лишенец, бывший князь, ныне — кустарь…»
С доказательствами — никаких проблем. Из показаний жителей села: «Львов был настроен явно антисоветски, что не раз высказывал», — «Князь — подозрительный тип», «В поезде видел его с незнакомыми людьми (молодыми), с которыми он говорил по-французски… Колхозы называл экспериментом».
ОГПУ зря теряло время, потому что о своем отношении к Советской власти князь Львов говорил прямо, бесхитростно. Из допроса 30 января 1930 года (безграмотность — рука следователя): «Как мои братья, отец, а также и я несколько раз арестовывался ОГПУ. Я был арестован еще в 1919, был допрошен, обвинялся в торговле. Советской властью я лично недоволен, тем, что таковая нас разорила до нитки и не оставила нам никаких средств к существованию. И теперь также нас на каждом шагу преследуют и окончательно подрезают под корень, закрывая все общественные двери. К советской власти я не лоялен в вопросах воспитания детей, религиозном…»
Тут, видимо, следователь Ринкман спросил, одобряет ли хоть в чем-то обвиняемый линию власти, потому что дальше, в противоход всему сказанному, Львов одобрил индустриализацию, школьное образование и плановое хозяйство.
Всего арестовали 15 человек, из них 12 — тех, что попроще, отпустили с миром «за недоказанность». А на зону отправили князя Львова, бывшего адъютанта командующего Московским военным округом (еще в царское время) Архангельского и «организатора» Гордика.
Бутырская тюрьма, Вологодский домзак, поселок Леденск — здесь, в ссылке, князь работает счетоводом.
Срок его ссылки кончался 28 января 1933 года. Но минул январь, за ним февраль, наступила весна, а Львова, похоже, никто не собирался возвращать из ссылки. Тогда-то и решил он написать в «Известия». Но опять же не о себе только: «Неотпущенье в срок стало явленьем хронического характера и охватывает широкий круг лиц, в Леденском районе во всяком случае». Обратите внимание на жесткий текст, почти манифест:
«Пересиживающий свой срок кроме полной неизвестности вынужден переживать все те же утеснения и тяготы, которые нетерпимы даже для ссыльных.
Я вполне сознаю, что ссылка служит мерой изоляции и неизбежно влечет за собой ряд ограничений и ухудшение бытовых условий. Но такие ограничения, которые не вытекают из изоляции, не имеют никакого оправдания с точки зрения закона и общей политики Сов. власти.
- Число безработных ссыльных каждый день растет и ряд служащих увольняется без предупреждения.
- Пособие неработающим ссыльным выдается как редкое исключение.
- Хлебный паек с февраля 1933 г. ссыльным, не служащим и даже инвалидам, прекращен совершенно.
- Доступ ссыльным, даже служащим, в единственную столовую закрыт, хотя в соседних районах (за 40 км) все беспрепятственно допускаются столоваться в Дом колхозника.
- На колхозном рынке ссыльным перепадают жалкие остатки продуктов (в последнюю очередь).
- Наиболее ярким выражением нетерпимости к ссыльным является такое ограничение, как запрет мыться в коммунальной бане вместе с населением (мыться разрешается раз в декаду, в день, общий с заключенными местного домзака, хотя обычно баня в другие дни работает с неполной нагрузкой)».
Условия ссылки мешают Евгению Львову заниматься научным изобретением. Он прилагает к письму справку о ссылке, благожелательный отзыв Комитета по делам изобретений, который он просит выслать обратно.
Разутый и раздетый Советской властью до нитки, князь не хочет быть ничьим должником, он отправляет «Известиям» марки — на 40 копеек.
На публикацию ссыльный Львов, видимо, не надеялся, об этом в письме ни слова, главная надежда на то, «что Советская печать откликнется на обращение путем привлечения внимания соответствующих организаций к этим печальным фактам».
Смелый человек Львов, но наивный.
«Известия», не имея возможности опубликовать лагерное письмо, внимание к нему все же привлекли:
«Прокурору республики, отдел по надзору за местами заключения и принудительными работами. 25.04.33 г.
Редакция пересылает на расследование корреспонденцию гр. Львова, находящегося в ссылке в Леденском районе, несмотря на истечение срока трехлетней ссылки.
О принятых мерах просьба сообщить редакции к 15.05. сего года».
Ультиматум, «Известия» диктуют даже срок ответа — всего 20 дней. Не знаю, на чей авторитет больше рассчитывал Гронский — газеты или свой личный.
Евгения Львова скоро выпустили, но в 1934-м снова арестовали. Снова выпустили. Советская власть играла с князем в кошки-мышки. Письмо его оказалось в личной собственности НКВД.
Заказные убийства
Пока Евгений Львов висел между небом и землей, родовое пространство вокруг выжигалось.
Брат его Владимир, занимавшийся производством изделий из фарфора, был расстрелян за невыполнение промфинплана: не успел сдать цех к юбилею Великой революции. 7 ноября 1937 года — юбилей, а 29 ноября 1937 года в 22 часа Владимира расстреляли.
Брат Юрий расстрелян в 1938 году.
Брат Сергей расстрелян в 1938 году.
Юрий и Сергей сидели в Куйбышеве в одной тюрьме. Их казнили через день: одного — 15 марта, другого — 17-го.
Отец их, Сергей Евгеньевич, старик 77 лет, исколесивший когда-то Европу на велосипеде, скончался там же, в Куйбышеве, в ссылке в 1937 году. Сестра отца Мария Евгеньевна, 72 лет, погибла годом раньше тоже в Куйбышеве, тоже в ссылке: воспаление легких.
Заклятый город Куйбышев поглотил Львовых.
В переводе на современность, все убийства 1937—1938 годов — заказные. Кремль определял общую стратегию, конкретными же заказчиками — кого именно убивать и сколько, с перевыполнением, — были местные партийные вожди в областях, краях и республиках. Куйбышевская область, которой руководил обезумевший 1-й секретарь обкома Постышев, я писал об этом, уничтожил всех партийных руководителей, вплоть до районных. Убивая своих, неужели он мог пощадить чужих? Это он, Постышев, заказал князей Львовых.
Редкий случай, обнаружились и исполнители. Дотошный потомок князей Илья Юрьевич Соснер заглянул в документ, в который заглядывать ему было никак нельзя, выяснилось, что братьев Юрия и Сергея, сидевших в одной тюрьме и расстрелянных через день, казнила одна и та же бригада — Козачинин, Копылов, Лаврентьев.
Наверное, они еще живы. Такие люди живут долго, если не сходят с ума.
Как там, в ресторанном романсе:
«Господа офицеры, голубые князья, Я, конечно, не первый и последний — не я».
«…С конфискацией имущества»
1941 год. Последний из братьев-князей еще жив, более того — Советская власть оставила его в покое. Живет тихо в маленьком поселке Радищево Куйбышевской области, преподает в местной школе немецкий язык.
Почему он жив? Секретный циркуляр ОГПУ от 1923 года никто не отменял, там ясно указано, кто подлежит истреблению: «Все бывшие представители старой аристократии и дворянства», «тайные враги советского режима», «все лица, имеющие родственников и знакомых за границей». Осенью 1941 года князя могли бы арестовать за «подрывные разговоры». Но не надо даже никакой видимости закона, могли взять за то только, что враг стоит у стен Москвы, а он учит детей языку врага.
Почему жив — не знаю. Советская власть как будто проводит кровосмесительный эксперимент, безумный исторический опыт: терпеливо разбавляет голубую княжескую кровь — красной, рабоче-крестьянской, разбавляет до нужного цвета, пусть розового, пока князь не будет готов хотя бы сожительствовать с новой властью.
Замшелый поселок, но время — боевое, как раз то самое, когда на каждый маленький этаж каждого подъезда приходится в среднем по одному сексоту. В радищевской школе — 16 учителей, значит как минимум один сексот.
У Евгения Львова на иждивении старая мать в Куйбышеве, дети-сироты и вдовы расстрелянных братьев. Князь ходит на рынок, продает остатки одежды. Оставляет себе денег только на картошку.
Осень сорок первого года. За август и сентябрь учителям не выплачивают зарплату. Беспомощная профсоюзная организация школы обращается к Львову — помогите. Абсурд, бред: советский профсоюз с протянутой рукой — помоги, князь, помоги. Районо в курсе, вызывают Львова: не лезьте не в свое дело. Львов выясняет: деньги выплачивать никто не собирается, но главное — зарплата учителям резко снижена.
Все шепчутся, один князь возмущается вслух: «Крохоборство!»
Его приглашает директор школы, член ВКП(б) Н.А. Бовт, требует держать язык за зубами. А учителя просят князя написать письмо. Всякая просьба к нему становится в тот же день известной в районе. Евгения Львова снова вызывают в районе: не вздумайте!
Львов пишет письмо-протест. Но никто из учителей не подписывает его.
Кто сексот? Директор школы Бовт, отец троих детей, который написал донос на Львова в НКВД? Нет, вряд ли. Он все же пытался остановить Львова, а письмо написал, когда учителей уже вызывали на допросы.
Машков, учитель географии, член ВЛКСМ: Львов «организовал вокруг себя группу учителей… Во время игры в шахматы Львов меня спросил: «А уверены ли вы, что тов. Сталин любит народ?», на что я ответил утвердительно. А Львов на мои слова сказал, помолчав: «А возможно, не любит».
Митракович, учитель: «Когда шли по базарной площади, при виде камней, грязи Львов стал говорить: «Смотрите, прошло 23 года (после 1917-го. — Э.П.), и никто не догадался убрать эту грязь».
Учителя подло провоцировали Львова.
Тот же Митракович, в связи с наступлением немцев, спросил: «Будет ли вам возвращено то имущество, которое было взято в результате Октябрьской революции? Львов ответил, что, думаю, что еще вернется имущество. Я сказал, что такие разговоры я доложу в органы НКВД, на что Львов улыбнулся».
Это те самые люди, которые только что обращались за советом и помощью к человеку, который ничего не боялся. Местная интеллигенция.
Впрочем, так не бывает, чтобы сдавались все. Всегда, даже в самые безнадежные минуты, находится кто-то, кто не поднимает руки вверх.
Из допроса 23.10.41 г. Варвары Петровны Кузнецовой — «преподаватель, из крестьян»: «Я слышала, что он происходит из дворян. Все его поведение, все его странности от того, что он происходит и воспитывался не в простой семье.
— Что вам известно об антисоветской деятельности Львова?
— Об антисоветской деятельности мне ничего не известно».
Вернувшись после допроса в школу, Кузнецова сказала громко: «И кому это надо было докладывать органам о таких глупостях?» Вспыхнула, не выдержала молодая пионервожатая и тут же сообщила о Варваре Петровне в НКВД. Вот кто скорее всего, судя по показаниям и доносам, был сексотом — юная пионервожатая Боева.
Тоже, наверное, жива. Ей еще далеко до восьмидесяти.
И опять НКВД теряет время на допросы свидетелей и очные ставки: Львов, как всегда, сам говорит — что было, чего не было. Да, Сталин никакой не друг народов и не полководец — об этом говорил и могу повторить, а вот что жду немцев — ложь.
Уже все ясно, уже наведены дула винтовок, а следователь снова, в очередной раз, спрашивает про хозяйство отца. Да, было — металлургический и кирпичный заводы, мартеновская печь, свой водный Волжский транспорт, ведерная фабрика с лудильным цехом. После этих показаний достовернее звучит обвинительный эпизод: князь Львов «намеренно позорил имя советского учителя, продавая свои вещи на рынке».
Приговор: расстрел с конфискацией имущества.
В весенний день, близкий к сегодняшнему, 7 апреля 1942 года князя Евгения Львова расстреляли.
Вот конфискованное имущество: «два байковых одеяла, две поношенных подушки, наволочка, простынь, накидушка на подушку, походная сумка, черная занавеска, пиджак порванный, свитер порванный, три фуражки поношенных, шапка, рубашки ношенные, жилет белый, пальто ветхое ношенное, ватник, валенки, помочи, носки бумажные, носки шерстяные, варежки, туфли брезентовые, галоши, готовальня чертежная, примус, брюки поношенные».
* * *
Только теперь заговорили о вырождении. Да, в России становится все просторнее. Но меня волнует больше не количественное вырождение, а качественное, которое началось сразу после 1917 года. Изначальная беда — невозможность думать.
Обе стороны имели право на свою Россию. Власть получила право уродовать и калечить страну, потому что в 1917-м победила. Князь Львов имел свое право на Родину, потому что здесь родился.
Теперь, когда все перевернуто с ног на голову, я очень боюсь — это большая беда, — что нынешнее и будущие поколения, потерявшие интерес к истории, будут судить о князьях и дворянстве — по Михалковым.
* * *
Я не исключаю того, что Советская власть действительно хотела приручить князя. Человек, потерявший всех братьев, должен был быть осторожен и сговорчив. Опыт почти удался, князь прожил при Советской власти четверть века, до смерти палача оставалось меньше одиннадцати лет. Еще бы чуть-чуть. Но — невозможно бесконечно жить вместе не по любви, хотя бы без уважения.
Художник Илья Юрьевич Соснер, автор просьбы к «Известиям», оказался достойным потомком князей. Он продолжает собирать материалы о них. В Тульской области — родовые имения Львовых, и Соснер договорился с В.А. Москвиным, директором издательства «Русский путь» (представителем «Имка-пресс» в России) о передаче в подарок книг. Губернатор Стародубцев вначале согласился принять дар — наверное, он думал, что там будет «Поднятая целина». Но оказалось — философы, мыслители, богословы, эмигрировавшие из России. Губернатор ознакомился со списком и встречаться с издателями отказался.
Зато подарок приняли с благодарностью мэр города Алексина и глава администрации Белева — там как раз рядом и имения. Книг было вручено на 100 тысяч рублей.
Еще Соснер написал письма в радищевскую среднюю школу и в районо. Очень хотел узнать судьбы учителей, кто какие награды и звания получил. Очень хотел выяснить, уцелела ли тогда Варвара Петровна Кузнецова. Если жива, не нуждается ли в помощи.
Никто не ответил.
Житейское правило
Есть ли еще в русской и советской печати главный редактор — Георгиевский кавалер? Возвращаюсь к человеку, который за 16 лет пыток и страданий не назвал ни одного имени.
Я застал Гронского. В 60-х, 70-х и даже в 80-х он заходил в редакцию — высокий, мощный старик с насупленными седыми бровями. Каменный гость.
Что бы он делал, как бы повел себя, будучи главным редактором в любое из этих десятилетий, когда великий тиран был публично разоблачен, но система, им созданная, оставалась? Когда любого главного редактора газеты система превращала в попа Гапона. Система неотвратимее, чем тиран, ее невозможно обмануть.
Как бы он, Иван Михайлович, повел себя?
Все эти десятилетия в «Известия», как и в другие центральные газеты, каждую неделю, в один и тот же день, приходили молодые подтянутые люди с очень правильными и строгими чертами лица. Они по-хозяйски рассаживались в одной из комнат отдела писем, отбирали для себя те из них, в которых читатели на что-нибудь или кого-нибудь жаловались, и увозили эти письма к себе на Лубянку.
Чем честнее и искреннее были публикации в газете, тем честнее и искреннее были читательские отклики.
Я поздно узнал об этом.
Иногда месяц-два молодые серьезные люди не появлялись, зато потом, приехав, загружали, не читая, все письма в мешки и уже у себя, в КГБ, сортировали. Следов — никаких.
Вплоть до недавнего 1990 года читатели всех центральных газет, ничего не подозревая, находились под надзором. Вся страна — под надзором.
Так приближался к концу XX век — волкодав.
Надеюсь, что ответил на вопрос Соснера о следах письма в «Известия» последнего князя Львова в 1933 году. Наследственная наивность. Прошлогодний снег.
| Евгений Сергеевич Львов — родовой князь. Старший из восьми детей кн. Сергея Евгеньевича Львова, владевшего до 1917 года металлургическим, кирпичным, кожевенным заводами, фабрикой, пароходством. Дядя Евгения Сергеевича, князь Георгий Евгеньевич Львов в 1917 году стал премьер-министром Временного правительства.
* * * После большевистского переворота в октябре 17-го года Евгений Львов поступил в сельскохозяйственную академию, но на третьем курсе попал под «чистку» и был отчислен. В конце двадцатых жил в подмосковной деревне, разводил кур, искал работу. По обвинению в заговоре против советской власти арестован ОГПУ в 1930 году и сослан в поселок Леденск Вологодской области. Работал счетоводом. * * * После обытия срока ссылки жил в поселке Радищево Куйбышевской области, преподавал в местной школе немецкий язык. 7 апреля 1942 года князь Евгений Сергеевич Львов был расстрелян. * * * Советская власть хотела приручить князя. Все его братья уже были расстреляны. Князю д́олжно было стать осторожным и сговорчивым. …Но невозможно жить вместе не по любви, хотя бы без уважения. |
Самое короткое стихотворение в прозе Тургенева называется «Житейское правило». Вот оно, все:
«Хочешь быть спокойным? Знайся с людьми, но живи один, не предпринимай ничего и не жалей ни о чем. Хочешь быть счастливым? Выучись сперва страдать». Очень похоже на мудрость. Но только похоже. Потому что многие люди и народы счастливы без предварительных страданий. А мы в России страдаем из поколения в поколение, из века в век, а счастья не нажили. Государь-император оказался милостив и вернул опальному старику Львову должность цензора. Старый князь организовал первую в России сельскохозяйственную выставку (будущая ВДНХ), и государь простил ему тургеневскую прозу. |
2001 г.