Что мы знаем о русской женщине? Помимо, конечно, того, что она «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет»? А что мы знаем о русской женщине времен войны? Были, конечно, «А зори здесь тихие…» Бориса Васильева, «Живи и помни» Валентина Распутина, «У войны не женское лицо» Светланы Алексиевич, другие замечательные произведения, но тема неисчерпаема.
Перед вами еще две грани этой темы. Может показаться, что между этими историями — пропасть. В первой речь идет о женщине времен Великой Отечественной войны. Муж ушел на фронт, она в глубоком тылу одна растит троих детей, работает. Собирает немудреную посылочку «неизвестному бойцу», делает маленькую приписочку, которая кладет начало большой переписке. И — большому чувству.
И вот история нашей современницы. Спортивный инструктор, обладатель 1-го разряда по стрельбе. Дочь фронтовика. С одной стороны, вроде бы позиция: сыну 17 лет, скоро в армию. Если призовут в Чечню, не будет его «отмазывать». С другой… Денег нет, со взрослым сыном живет в одной комнате. И вот предлагает армии свои услуги снайпера в Чечне. Всего лишь как способ заработать на ту же квартиру. Убивать чеченцев вроде бы ей жалко, но ведь она с ними незнакома, а потому — можно. В недавнем прошлом отказалась быть киллером, возможно, потому что пришлось бы убивать и знакомых… Считает себя верующей. Любит стрелять в тире, рюшечки и сласти. После публикации в местной прессе позвонил мужчина с квартирой, предложил не ходить на войну, а жить вместе. Но… оказался инвалидом. Из военкомата пока не звонят, но идея заработать на воине не уходит: не Чечня, так Югославия, да и мало ли войн на свете?
Две истории и два представления о том, что в жизни можно, а чего нельзя. Выводы, если угодно, делайте сами.
Пермская Никитина
Жительница подмосковного Подольска Кенна Феофановна Тихонова обнаружила эти старые конверты год назад у брата. Около сорока писем — маме, которой уже давно нет.
Она отправила дорогие строки в «Известия», сопроводив их собственным письмом.
«Мы в войну жили на Урале, в Молотове (теперь Пермь). Мама Валентина Ивановна Никитина работала замначальника сельхозотдела в горкоме партии. Отец на фронте, трое нас, малышей, на ее руках. В конце 1944 года сотрудники горкома отправляли на фронт посылки. Мама по бедности собрала чекушку водки, луковицу и полотенце. Вложила записочку с юмором: выпей, закуси и утрись, служивый.
Посылка попала к молодому офицеру Борису. Выяснилось, что он является дальним родственником мамы, и право переписки перешло в руки его фронтового друга Потапова Николая Васильевича».
Потапов — сапер понтонного батальона. Ему 31 год. По фронтовым меркам — дед. На войне с первых дней.
В середине войны Потапова бросила жена. В таких случаях люди на фронте иногда сами искали смерть. Клялись в верности Родине и партии, а любили все же жен и невест. Нет статистики, сколько людей погибло из-за тыловой неверности — от того, что фронтовику не к кому было возвращаться.
«5.11.44.
Мой друг и собрат по оружию Борис рассказал мне о Вас, и я ему позавидовал: у него есть умный друг с добрым сердцем».
«11.01.45.
…Мой уважаемый корреспондент, я заочно протягиваю Вам свою руку и предлагаю заключить союз дружбы и взаимопонимания. Но предупреждаю — жалости к «одинокому» фронтовику не требуется. Мой адрес: полевая почта 47925».
«14.01.45.
Несмотря на великовозрастность, я остался идеалистом. …Хотя, как герой Есенина, «часто, часто с разбитым носом приходил я к себе домой». И сейчас, Валюша, навязываю Вас к себе в друзья, а может, Вы в кругу приятельниц прочтете письмо со своими комментариями: Николай — болван…
Вспоминаю Ваш портрет у Бориса… Вы своими глазами мне напомнили младшую сестру, которую я очень любил, она погибла в 41-м году под Калинином».
Сапер, который хорошо знает Есенина, а потом просит женщину прислать ему на фронт «какой-либо литературы по истории философии, дипломатии или хорошей беллетристики», немного смущает. Но тут — все подлинно.
Николай Васильевич Потапов — из дворянской семьи, петербуржец. Отец его в чем-то провинился перед царем — и блестящий кавалергард, которому прочили большое будущее, был лишен всех прав состояния и отправлен на вечное поселение в Сибирь. Жена последовала за ним.
Там, в Сибири, и прошло детство Потапова.
«17.01.45.
Здравствуйте, Валя!
Пишу в местечке, где полтора часа назад находились немцы. Наш фронт прорвал их оборону. Отрадная пора, усталости как не бывало, готовы не спать, не отдыхать, одно стремление — вперед».
«1.03.45.
Родная моя Валюша!
Счастлив тот, кто может назвать тебя своею.
Я нахожусь в условиях, где смерть летает над головою, поэтому я откровенен. …Если будет жив твой муж, то сожги это письмо, если же погибнет, то знай, что у тебя есть человек, готовый отдать тебе свою любовь.
Несмотря на близость смерти, у меня такая жажда жить…»
«6.03.45.
Если бы ты знала, родная моя, сколько радости мне приносят твои письма. Я только что прибыл с задания — весь в грязи, осколками мины изорван полушубок, и в этот момент мой ординарец подает скромный треугольничек письма, написанного дорогим почерком».
— Маме тоже нужны были эти письма, — вспоминает Кенна Феофановна. — Мама ждала их. Приводит меня из детского садика, открывает конверт, я спрашиваю: «От папы?» Она говорит правду: «Нет, не от папы». Три малыша на руках. Письма от Потапова давали ей сил больше, чем от отца. Папа… он хороший человек, но — другой, как бы казенный. Мама — эмоциональная, а у папы эмоциональной была только жуткая ревность, кулацкое чувство собственности. И Потапов эту их разность почувствовал.
Мама была умной и очень-очень красивой. За ней пытались ухаживать очень солидные люди — и военные, и штатские. Но она не позволяла себе интрижек. После войны маму разыскал институтский друг, который был безумно влюблен в нее. На свидание она пришла, но посидеть в ресторане отказалась. А однажды, в войну, принесла вдруг домой огромный букет роз.
Они с Потаповым были равны — по интеллекту, по чистоте.
Мама и ему, Потапову, особых надежд, видимо, не подавала. Внутри нее шла борьба.
«6.03.45.
Родная моя, ты пишешь — «вряд ли мы когда-нибудь встретимся». Кто знает, что будет после войны…»
«12.03.45.
У писем твоих недостаток: они маленькие и редко приходят».
«15.03.45.
…О наружности:
Рост — 1,82 м.
Вес — 72 кг (до обеда).
Волосы — шатен.
Глаза — говорят, голубые.
Характер — мне лично нравится».
«19.03.45.
Каким богам молиться, чтобы судьба поставила тебя на моем пути…
Сколько, однако, в нашей жизни странного и неожиданного — жили двое на расстоянии нескольких тысяч км, не подозревая о существовании друг друга, и благодаря какой-то случайности познакомились и подружились.
Только иногда боюсь, как бы неожиданный друг не исчез…»
«4.04.45.
Сегодня я был на задании и, хотя не первый год воюю, струхнул порядком, думал, что отвоевался. Но все кончилось царапинами».
«13.04.45.
Ты пишешь о детях. Мне непонятно: неужели, любя мать, можно не любить ее детей?»
«30.04.45.
Пришли же карточку ребятишек».
«4.05.45
Ты спрашиваешь, где мой дом? Там, где ты. Ничто и никто не оторвет меня от тебя. Если не сможешь стать моей женой, будешь единственным другом, которого я не перестану любить и уважать.
А работу я в Молотове найду, я неплохой механик».
До войны Потапов учился, в разных местах: с юридического факультета перешел в медицинскую академию, а в итоге закончил индустриальный институт. В 23 года возглавил большой цех — 3500 рабочих — крупного уральского завода. Молодого специалиста перевели в Москву, где он получил большую должность в наркомате.
Теперь, в конце войны, Потапов приготовился жить с нуля. Все поставил хотя бы на дружбу.
«12.05.45.
Валентиночка! Победа!!! Такая долгожданная! Второй день на берлинских улицах стоит тишина.
Что бы ни случилось, мой путь лежит через Молотов. Я расцелую тебя. Нет у меня никого дороже и желаннее».
«16.05.45.
Какой я счастливый, что встретил тебя.
Спасибо за фотографию твоих «подсолнушков», часть любви к тебе перешла на них. Постараемся воспитать из них хороших людей.
Хоть ты и сердишься, но я целую тебя».
«21.06.45.
Не сегодня-завтра как снег на голову свалюсь к тебе. Я мечтаю взять пропуск и прийти в горком к тебе на прием — узнаешь ли ты меня».
«2.10.45.
Скоро предстану перед тобой в натуральную величину».
Как сказал поэт:
Я вас измучил не разлукой — возвращеньем…
* * *
Долго, целых послевоенных полгода сапер Потапов очищал от мин Германию, Прибалтику, Россию.
По законам высокой драматургии он должен был погибнуть от последней мины. Или остаться калекой.
Но у жизни свой сюжет. Заканчивался 1945 год. Полный сил победитель примчался на поезде в Молотов.
Здесь, на железнодорожном вокзале, Потапов ждал женщину, которой писал.
Но она не пришла.
Сколько прождал он, слушая звуки зимней узловой станции, — сутки, трое? Не пошел к ней ни на работу, ни домой.
Какая теперь разница — сколько ждал, о чем думал и куда уехал.
В тот день, как оказалось, муж устроил очередную сцену ревности и она осталась дома.
Быт, скажете вы, проза? Не знаю. Один из двоих всегда любит больше, от этого все несчастья. Бывает и проще: одни любят, другие разрешают любить.
А если она спасла ему жизнь — разве этого мало?
Но мы не знаем главного — насколько эта жизнь ему потом пригодилась. Как сказал все тот же Давид Самойлов, тоже фронтовик:
И всех, кого любил, Я разлюбить уже не в силах.
* * *
Прошло 27 лет.
Весной 1972 года Валентина Ивановна скончалась. Легко, во сне. А осенью Кенна Феофановна, перебирая бумаги матери, наткнулась на московский телефон Потапова.
— Мне мама рассказывала об этом почтовом романе… Нет, мама ему не звонила, я бы знала. Телефон был записан на грубой оберточной бумаге.
Вместо матери теперь решила позвонить дочь. Набирала телефон не без волнения. «Слушаю вас, — ответил глухой слабый голос. «Можно Николая Васильевича Потапова?» — «Это я». — «Помните ли вы Валентину Ивановну Никитину? Я ее дочь». Повисла пауза. «Я после очень тяжелого инфаркта и говорить об этом не смогу. Извините». Повисли длинные гудки.
Кенна Феофановна не успела даже сказать, что мамы больше нет.
Номер телефона затерялся.
Прошел еще один лермонтовский срок, прежде чем недавно, случайно, Кенна Феофановна обнаружила письма Потапова.
«Невыносимо больно, — приписала она в своем письме, — что Николай так и не увидел маму. Неудержимое притяжение этих личностей требовало живой встречи, все бы разрешилось в пользу любви. И мама стала бы счастливой, и трое ее детей вырастали бы в щедрой доброте.
Причина невстречи все-таки не в отце, в другом: в нравственности женщины военной поры».
Так бывает часто: кажется, сойди с привычного круга — случайно сядь не в свой поезд, перепутай номер телефона, заверни в переулок, заблудись — и все счастливо образуется.
Жизнь состоит из непоправимостей.
Кенна Феофановна просит опубликовать ее адрес. Видимо, Потапова уже нет в живых, но, может быть, откликнутся его дети, внуки, которым она хочет передать письма. Может быть, эти треугольники помогут им лучше узнать то главное, без чего всякая жизнь, даже самая устроенная, теряет смысл.
142108, Московская обл., г. Подольск, ул. Циолковского, д. 10, кв. 384. Тихоновой К.Ф.
2000 г.
Владимирская Никита
Автор Анна СУЗДАЛЬЦЕВА
Тридцатидевятилетняя жительница Владимира Галина Синицына подала заявление в райвоенкомат с просьбой отправить ее стрелком в Чечню.
Когда сотрудница Владимирского гортранса пришла в районный военкомат, посмотреть на хрупкую женщину собралось полкомиссариата.
«Да, в Чечню. И именно снайпером. У меня первый разряд по стрельбе», — сказала им Галина Синицына. Одна воспитывает 17-летнего сына. Ему тоже скоро в армию. «Если призовут в Чечню, пойдет. А если вместе пойдем, то еще лучше», — говорит она. Во Фрунзенском районном военкомате заявление приняли — нет оснований отказать. Но запросов на «снайпершу» с места боевых действий пока не поступало.
Физрук Галя
Она не производит впечатления грубой или озлобленной женщины. «Убивать чеченцев, конечно, жалко. Но они ведь незнакомые», — размышляет она. Галина не похожа на других сотрудниц транспортного управления — у нее стройная фигура и заметные бицепсы на руках. Короткая стрижка, аккуратный маникюр, одета в легкий брючный костюм: «Да, вещи ношу все больше спортивные, так дешевле получается». Официальная должность — инструктор по спортивной подготовке при профкоме. У нее есть своя команда — по легкой атлетике: человек семьдесят «тридцатилетних мальчишек». В основном это водители троллейбусов и автобусов. Все вместе играют в футбол, баскетбол, волейбол. Тренировки — два раза в неделю, раз в неделю — игра на первенство города.
«Я — верующая, крещеная. А о том, что убивать нехорошо, что Бог меня за это осудит, тоже думала. Ну так разве Он там не видит, как мы здесь живем? Меня даже мама спрашивала: «Неужели Бог не знает, что здесь творится?» А я ей говорю: «Мама, Ему некогда, у Него делов вон сколько!»
На предприятии она получает 1000 рублей. Живет с сыном в поселке Лесной. Холодильник на кухне давно выключен — все равно пустой. Основные продукты — с маминого огорода. В Чечню Галина хочет для того, чтобы заработать на квартиру. Идея впервые появилась около года назад: услышала по телевизору репортаж про «белые колготки» — чеченских снайперш. Потом знакомая туда отправилась медсестрой, коллега — водитель троллейбуса из Владгортранса — съездил, заработал как следует.
У них с сыном комната в коммуналке. Стрелковым искусством Галина хочет заработать на трехкомнатную квартиру. Она во Владимире стоит около 10 000 долларов.
«У меня к чеченцам нет агрессии. Они правильно делают, что обороняются. Чего мы туда полезли? Если в мой огород кто-то сунется, я тоже рассержусь», — говорит она.
В первый раз Галя выстрелила из винтовки, когда ей было лет десять, в городском тире. Очень понравилось. Потом ушла с головой в легкую атлетику. Бегала, толкала ядро, кидала молот, каталась на коньках. 14 раз прыгала с парашютом. В тире выбивала 99 из 100.
«А мне тут киллером предлагали быть, — поделилась неожиданно. — Да, деньги им платят бешеные. Но живут они с такой профессией недолго», — рассуждает она. Рассказывает, что сосед по деревне — владелец сети казино. Он дал как-то Гале выстрелить из кольта в елочную макушку. Галина попала. Сосед спросил: «Хочешь денег заработать? Такая эффектная женщина, а бедствуешь. Будет у тебя квартира, машина, вызывать на службу будем раз в полгода, не чаще». Галина какое-то время раздумывала. Отказалась потому, что побоялась потерять свободу: она по натуре — «сама себе режиссер».
Акушерка поросят
«Мне все говорят: ты, наверное, сошла с ума», — говорит Галя. Ее мать, узнав об экстравагантном желании дочери, сказала ей: «Ты во время медосмотра пройдешь всех врачей, кроме психиатра».
Ей говорят, что на войне страшно, там кровь и грязь. «А я, между прочим, семь лет в свинарнике отработала, так там еще хуже», — парирует Галина. Когда в 89-м году на родном предприятии начались финансовые трудности, она ушла в АОЗТ по производству свинины. Там обещали после двух лет работы дать отдельную квартиру и сразу же дали эту комнату в коммуналке.
«Я работала в роддоме свинячьем. Бывает, приходилось, когда свинья опоросится, ненужных поросят об пол башкой лупить. Тоже не слишком приятно», — вспоминает она. Начались годы кризиса, об обещанной отдельной квартире пришлось забыть.
Свиней Галина уважала, лишний раз не тревожила. Ее развлекало то, что они не хрюкают, а как бы лают. С работой управлялась быстро, за два часа. Остальное время своего ежедневного дежурства гуляла, изобретала что-то новое для воспитания поросят. Прочитала в газете, что свиньи растут быстрее под музыку. Принесла в свинарник магнитофон — поросята слушали ритмичные мелодии с удовольствием, ставили уши «топориком».
Подорвала, впрочем, здоровье. По ее словам, там был очень высокий уровень содержания аммиака. В свинарнике Галина научилась и накручивать портянки — приходилось все время ходить в резиновых сапогах. «Я портянки мотаю за шесть секунд, не хуже солдата. Я полностью готова к армии, что же они меня не берут!» — переходит она на любимую тему и с женской практичностью добавляет: «Если сейчас солдатам разрешили носки носить, то я бы навязала целую кучу и себе, и товарищам по службе».
Через год после свинарника она вернулась на родное предприятие, на прежнюю должность. Шла не думая об окладе — просто здесь себя чувствовала на своем месте.
«Галина — человек оригинальный, больших страстей. Она большая патриотка. Если пригласят ее в Чечню, отпущу. Но посоветую: «Не ходи, не женское это дело», — говорит ее непосредственный начальник, директор Владгортранса Евгений Ильюшкин. Его Галина совершенно бескорыстно считает идеалом мужчины. Он — сильный, «темповой» и добрый. «А мужчина должен быть сильным, мы ведь только языком и можем за себя постоять», — неожиданное признание для той, кто мечтает стать снайпершей.
«Я к войне неравнодушна»
«У нас по городу везли в гробах детей-солдат, погибших на войне в Чечне. Я была потом на их похоронах — жуткое зрелище. Лучше бы рецидивистов слали туда, на передовую…»
Ее мама — профессиональный почтальон. Отец — бывший военный, в семнадцать лет командовал взводом, дошел до Берлина. Какое-то время, после Победы, ее родители жили в Германии.
Сама Галина в юности «болела» немецким языком, даже выписывала книги из Германии. Но в институте учиться не стала, пошла штамповщицей на завод. Объясняет тем, что там платили хорошо, а она «не могла быть иждивенкой».
Ее отец сменил профессию военного, председательствовал в колхозе. О войне вспоминать не любил, выключал телевизор, как только там начинали военную тему. Папа как-то сделал для Гали лук. Вручил его дочке со словами: «Ты никогда ни в кого не целься». Человек пробегал мимо их дома, девочка прицелилась. Отец увидел и тут же с треском сломал лук о коленку.
«Я с детства командиром была среди мальчишек. Лупила их палками. Платья свои рвала, не щадила. То подерусь, то с черемухи головой вниз свалюсь в крапиву. Хотя и в куклы играла…»
Сын у нее — единственный ребенок. Но ей бы хотелось и дочку. «Я бы ей бантики завязывала», — задумчиво протягивает Галина. И тут же одергивает себя: «Я бы и дочку скаутом воспитывала!»
Лучшее средство от тоски для Галины — спорт. Стрелять во Владимире негде. По словам Галины, единственный тир в городе взорвали. Еще хороший способ поправить настроение — тщательно прибраться в квартире. Кстати, дома у Галины, как она сама говорит, «все в рюшечках, в салфеточках». Готовить ей нравится, были бы продукты. Когда есть из чего — выпекает «лебедей». Жить не может без сладкого. Если не съест ста граммов конфет в день, становится плохо.
…Из военкомата так и не позвонили. Говорят, что нет в Чечне на таких, как она, спроса. Зато после публикации в местной прессе ей позвонил какой-то мужчина. «Не ходите, — сказал, — на войну. У меня квартира есть, переезжайте ко мне…» Галина задумалась, а как узнала, что он инвалид, только рассмеялась: «Я бы всего на полгодика, по контракту хотела. А если не получится, так и будем прозябать», — грустит она. И тут же оживляется: «А ведь сейчас еще в Югославию идет набор — может, туда попробовать?»
2000 г.