Намеренно сохраняю я заголовок очерка, опубликованного в «Известиях» (№ 196), ибо то, о чем собираюсь рассказать, вполне можно поместить и под рубрикой «Возвращаясь к напечатанному». Это и возвращение к прошлому разговору, и продолжение его.
Напомню суть: в краеведческом музее в Старой Руссе сняли со стенда фотографию погибшего в войну партизана Владимира Ивановича Меньшикова. Несколько лет назад сняли, после ремонта. Сестра Меньшикова Галина Ивановна обращалась в музей и раз, и другой, но заведующая музеем Олимпиада Алексеевна Симоженкова отвечала: «Не хватило места».
Вот, собственно, и все. А теперь — о письмах: их пришло много, и до сих пор идут.
* * *
Все чаще ловлю я себя на одной мысли: как мало мы еще знаем друг о друге. И главное, часто узнать не пытаемся.
Весенне-летним утром 9 мая, я как всегда в этот день, спускался вниз по Петровке к площади у Большого театра. Навстречу мне поднимались двое. Он — по-спортивному поджарый, с короткой, как у школьника, стрижкой. Она — свесила на лоб черную челку, что придавало лицу ее вид озорства и девичества. Они шли и тихо, задумчиво улыбались чему-то бывшему, а может быть, тому, что могло быть и не было. Брели они, взявшись за руки, точь-в-точь — школьники. Только голова его была седая, а правый пустой рукав он спрятал в карман. Только была она — в выцветшей, почти белой гимнастерке. Только были они оба — при орденах и медалях.
Вот так, наверное, они бродили последний раз в субботний теплый день 21 июня 1941 года…
Таких встреч в тот день, 9 мая, было на площади у Большого десятки, а может, и сотни. Смех, слезы, улыбки, песни. И воспоминания: «А помнишь?..» Одного пожилого морского офицера окружила огромная толпа. К герою стал продираться фоторепортер. И навел было на него уже камеру, и когда тот обернулся, собирался было уже щелкнуть, и вдруг опустил фотоаппарат в растерянности:
— Ты?
— Я.
— Ну ты даешь. А как же я не знал-то?..
Оказалось, на одной лестничной клетке живут, и — как это бывает в больших московских домах — раз-два в месяц мимоходом видятся. Узнал теперь соседа по долгу, так сказать, службы.
Ах, как до обидного мало мы еще знаем друг о друге!
Вот что пишет Дмитрий Кривов, осмотрщик вагонов станции Борисов Минской области: «С нами на станции работает Шерый Александр Дорофеевич. С 14-й дивизией он дошел до логова врага. Наш Дорофеич при форсировании реки Висла проявил геройство, и Родина высоко оценила его, наградив орденом Славы II степени. За форсирование Буга он был награжден орденом Славы III степени. Еще он награжден медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За взятие Берлина»… Ныне наш Дорофеич вот уже более 20 лет работает на железнодорожном транспорте осмотрщиком вагонов, ударник коммунистического труда.
И вот праздник — День Победы… Да хотя бы кто-нибудь вспомнил о нем! Не было у нас ни собраний, ни торжественных — никаких… А гвардии сержант Шерый не жалел своей жизни, приближая радостный День Победы. И возможно, хоть на пять минут, да приблизил. Он не думал тогда о наградах, но Родина не забыла его. Почему же наша администрация забыла?».
В Харькове, например, произошла почти уникальная история. Работал человек в учреждении перед войной. Ушел на фронт. Погиб. Сейчас фамилия этого человека забыта, а родственникам погибшего руководители учреждения ответили: довоенные архивы не сохранились, работал ли он у нас, не знаем, свидетелей нет. Нашли свидетелей. Работало тогда с погибшим семь человек. И все семь ушли на фронт. И все семь не вернулись.
Странно, что всем этим занимаются, судя по всему, только родственники погибшего, как будто в сорок первом он ушел защищать только их одних.
Память — понятие многозначное. Встречи ветеранов войны с рабочими, служащими, школьниками. Грамоты, премии в юбилейные дни. Грандиозные памятные комплексы, заботливо ухоженные братские могилы. Огромная военно-патриотическая работа, которой заняты и юные следопыты, и убеленные сединами. Все это — память.
И песни по радио, и выступления в газетах время от времени. Память.
Но красных дней в календаре не так много. И всякая песня имеет конец. А вот в будни — всегда ли думаем мы о фронтовиках, о том, что есть среди них и неустроенные люди. А ведь это тоже — память. И эта наша житейская, что ли, ежедневная память о них не меньше для них важна, чем память песенная.
«Был я артиллеристом, заряжающим,— пишет инвалид I группы А. Гишвалинер из Днепропетровска. — Фашисты расстреляли мою мать, сестру и троих маленьких детей. Сам я был контужен в позвоночник, годами лежал в разных госпиталях, и в Днепропетровск меня привезли из иркутского госпиталя на носилках в сопровождении двух санитарок. На вокзале уложили на двухколесную тачку и привезли домой… Я многие годы, ни за какой помощью, ни к кому не обращался. Единственное мне нужно — телефон, жена не может почти каждую ночь по нескольку раз ходить за два квартала и вызывать из «автомата» «неотложную помощь». А соседям многим телефоны уже поставили».
Невеселая история. Досадно то, что во многих случаях, чтобы сделать благо для фронтовика — провести ли телефон, предоставить ли отпуск или путевку в удобное для него время, не нужно никаких чрезвычайных мер и затрат.
В Кингисеппе, например, комитет товарищества ветеранов разработал обширный план мероприятий. Среди многих пунктов есть там и такие: просить исполком горсовета принять неотложные меры по обеспечению участников войны, проживающих в плохих жилищных условиях, более благоустроенным жильем; медицинской службе района провести всестороннюю проверку состояния здоровья участников войны; нуждающихся в лечении взять на учет; рекомендовать профсоюзным организациям выделить фронтовикам максимальное количество путевок в 1975 году в санатории, здравницы, дома отдыха.
Это уже — программа, интересная, дельная. В общем, каждому городу, каждому учреждению воля вольная решать подобные вопросы по-своему, но, во всяком случае не может, не должно не хватить места в музее ли, в очереди за квартирами или за железнодорожными билетами тем, чье тело отмечено ранами, а грудь орденами…
* * *
Огорчительно, что печальное событие, о котором шла речь в очерке, произошло именно в Старой Руссе, городе, в котором к фронтовикам относятся по особому уважительно.
Я давно и хорошо знаю в этом городе председателя горисполкома Валентина Петровича Георгиева. Ему 37 лет. Его заместителю — 36. Оба коренные старорусцы. Оба, по нынешним понятиям, молоды — дети той самой военной и послевоенной поры, когда люди ютились в протекающих со всех сторон землянках и черпали из них воду консервными банками. У них тоже отношение к фронтовикам особое, это я знаю.
Как-то Кухарев — бывший партизан — хлопотал, чтобы провели ему телефон. Хлопотал безуспешно года полтора-два. Тогда жена его, Таисия Александровна, пошла на прием к Георгиеву. Не волнуйтесь, сказал он, идите, все будет в порядке. Как уж он там говорил с телефонным начальством, она не знает, но пришла домой (по дороге только в магазин зашла), а связисты у них в доме уже шнур тянут…
Но оттого, что в Старой Руссе такое отношение к фронтовикам, Галине Ивановне Меньшиковой не легче. Наоборот. Конечно, если бы постучалась она в исполкомовские двери, все бы решилось. Но ведь за каждым делом не будешь по большому начальству ходить. На уровне этого самого начальства, кстати, надо было решать вопрос не ей, а музейным работникам, прежде чем решиться на замену фотографии.
Получили мы письмо и от Олимпиады Алексеевны Симоженковой. Она выражает обиду в связи с тем, что имя ее будто бы очернено, а прошлое — перечеркнуто. Нет, ни в коей мере не ставили мы под сомнение прошлые заслуги Олимпиады Алексеевны. Знали и знаем, что она, 18-летняя, ушла на фронт, получила ряд наград. Подвижничество ее достойно уважения. И если мы написали о случае, который произошел в руководимом ею музее, то не потому, что хотели поставить под сомнение ее прошлое, ее заслуги, а потому, что стремились и стремимся воздать должное всем без исключения героям Отечественной войны, сберечь память о всех о них.
* * *
К выступлению газеты по-деловому, с пониманием отнеслось управление культуры Новгородского облисполкома: очерк «Не хватило места» обсуждался на коллегии управления культуры в присутствии всех директоров и заведующих филиалами музеев области, заведующая Старорусским музеем строго предупреждена.
А что с фотографией? Вернули ее в музей? Это интересует всех читателей. Б. Т. Шкарупо из поселка Сорум Тюменской области написал в редакцию: «Если у вас будет такая возможность, то перешлите фотокарточку нам, правда, мы живем в не очень благоустроенных квартирах, но место для Владимира Ивановича будет самое почетное».
Спасибо, Борис Трофимович. Управление культуры обещает, что музей в Старой Руссе вот-вот переедет в новое помещение и среди фотографий других заслуженных людей там будет висеть и фотография партизана Владимира Ивановича Меньшикова.
1974 г.