Промерзлая земля, сугробы снега вперемешку со шлаком, звуки маленьких маневровых паровозов. И вокруг — справа, слева, впереди, позади — ни одного дома: только развалины, груды битого кирпича, щебня, стекла.
Оказалось, здесь живут. В подвалах, землянках, сараях.
Я не назвал вам развалины — Старая Русса. Здесь сошел я на станции — малолетним пассажиром в послевоенном году.
Представьте другую картину: эти развалины в 1944 году освобождают советские войска, и вдоль дымящихся руин на черных деревьях и на уцелевших телеграфных столбах висят трупы — женщины, старики, дети.
До войны в Старой Руссе жило больше 40 тысяч человек. Гитлеровцы были в городе 950 дней. 10.720 угнали в Германию, 9.400 расстреляли и повесили, 900 отправили в концлагеря.
Город пережил клиническую смерть.
Помню первые признаки жизни. Первый автобус — старая, дряхлая коробка, дверь была привязана веревкой. Первый кинотеатр — в разрушенной церкви на соборной стороне. В городе появился маленький духовой оркестр. Человек рождался, женился, умирал, и всюду сопровождали его эти несколько трубачей. Старая духовая музыка — именины сердца.
Одно то, что город выжил, только это одно достойно славы.
* * *
Старая Русса возникла благодаря соляному промыслу, царское правительство избрало ее местом ссылок. Здесь отбывали наказание ссыльнопоселенцы, и здесь же, словно по иронии судьбы, набирал силу курорт с его целебными водами и грязями. Лечились Добролюбов, Горький. Приехал Достоевский. Болезнь помешала ему воспользоваться целебными источниками, Федор Михайлович купил дом — деревянный, на берегу реки и поселился здесь под негласным надзором старорусского уездного исправника. Здесь писал он романы «Братья Карамазовы», «Подросток».
Федора Михайловича старорусцы чтят чрезвычайно: как же — свой.
А вообще, городок, как городок — тихий, незатейливый, таких на Руси было тысячи. Он и примостился скромно, как бы в тени Господина Великого Новгорода. Жаль, сегодня никто из новгородских гостей — а тут туристов множество — никто не догадается проехать на юг: полтора часа автобусом, дорога обогнет живописное озеро Ильмень, тут неподалеку и откроется как раз Старая Русса — церквушки, река, лес рядом.
Поезжайте, здесь Россия видна.
Летом можно пароходом: пересечь Ильмень, а дальше по реке, мимо песчаных откосов, заливных лугов и лесов.
Еще из Москвы идет скорый поезд на Таллин. В Старой Руссе он останавливается ненадолго. На ночной перрон сойдут обычно несколько пассажиров, из местных — и все.
А ведь я ошибся тогда, в послевоенном году. Оказалось, на огромном пепелище два дома все-таки уцелели. В одном из них и посчастливилось мне поселиться. Чудо, а не дом — он бы первым должен был погибнуть, нет, уцелел, среди мощных кирпичных развалин стоял одиноко — легкий, деревянный, двухэтажный. На берегу реки.
Вы не поверите, это был дом Достоевского.
* * *
Сегодня прогуляться по Старой Руссе одно удовольствие, городок уютный, светлый, чистый, даже дворы заасфальтированы. Музыкальная школа, стадион, музеи, спортивная школа, курортный парк — за один раз все не обойдешь. Еще и заводы — химического машиностроения, медикоинструментальный, приборостроительный… Предприятий достаточно, они поставляют продукцию в десятки стран, среди них — Куба, Бангладеш, Вьетнам, Индия…
Тут напрашивается назвать цифры, показатели, но зачем вам это, читатель. Есть города и покрупнее, и цифры там повнушительнее. Но мы ведь любим город не за то, что он велик, а за то, что он — свой. И нам особенно дорого то, что дорого досталось.
Бои здесь были жестокие. Под Старой Руссой сражалась знаменитая латышская стрелковая дивизия. Здесь воевал Алексей Маресьев. Здесь летчик Тимур Фрунзе, сын легендарного полководца, в паре с лейтенантом Шутовым завязал бой с немецкими бомбардировщиками и истребителями. Бомбардировщиков было тридцать (!), а истребителей восемь (!). Советские летчики заставили врага сбросить груз на немецкие войска. Первым сбили Шутова, и Тимур продолжал сражаться один. Посмертно ему, Тимуру Фрунзе, присвоили звание Героя.
Старая Русса переходила из рук в руки несколько раз.
Шла первая военная зима, фашисты, наконец, захватили город, уже праздновали победу. И вдруг в Старую Руссу ворвался 114-й лыжный разведывательный батальон. Они дошли до самого центра и здесь, у водонапорной башни, приняли бой. Их оттеснили, и где-то возле курортного парка 29 мужчин и одна девушка оказались в руках фашистов.
Трещали деревья на лютом морозе. Фашисты были в платках поверх пилоток, в плюшевых жакетах поверх шинелей, в валенках, отобранных у бойцов. Разведчики ступали босыми ногами по ледяной дороге.
Куда увели их?
Со стороны льнозавода окрестные жители слышали «Интернационал».
Уже освободили город. Уже минула зима, шло к закату лето. 16 августа 1944 года работницы льнозавода разбирали бензохранилище. Стены и двери были зацементированы накрепко, ни кирка, ни лом не брали. Залезли на крышу, и, когда она рухнула, люди увидели мертвых людей. Тридцать человек.
Из акта городской комиссии: «Диким по своей жестокости, напоминающим средневековые пытки, представляется факт замурования 29 мужчин и одной женщины в здании бензохранилища. Дверь этого здания оказалась замурованной в два ряда кирпича на цементе… Только у 13 обнаружены огнестрельные повреждения черепа, у остальных 17 повреждений нет. Этим устанавливается — живые были замурованы вместе с расстрелянными для более жестоких мучений заключенных».
* * *
В 1966 году комсомольцы ремонтно-строительного управления взяли шефство над могилой разведчиков. Решили узнать, кто похоронен здесь. В присутствии комиссии из горсовета и военкомата стали раскапывать братскую могилу.
Секретарь горкома комсомола Аля Григорьева рассказывала тогда по свежим следам:
— Это было пятого мая. Весь город ждал. Городское радио прерывало передачи и сообщало о ходе раскопок. Ничего утешительного. К вечеру начался сильный ливень. Все, кто был, ушли. Мы, несколько человек комсомольцев, остались. Спины не разгибали, каждый кусочек земли в ладонях перетирали. Сначала еще ничего было, а потом глина пошла, потом одна вода. Мы под проливным дождем каждую косточку доставали, протирали, складывали — три гроба тут же стояли, их Алеша Желтых вечерами после работы делал, сам и покрасил. Нашли пуговицы, карман с деньгами, потом пистолет… Каждый кусочек земли вот так вот в ладонях… Уже ночью, около часу, нашли два амулета. Обнялись, заплакали. Там написано было: «Малафеевский Сергей Федорович… политрук роты». «Ивашко Федор Власович… командир роты».
Позже стало известно имя девушки — Шура Кузнецова, бывшая медсестра Городищенской больницы Вологодской области.
Такие потрясения бывали в послевоенной Старой Руссе не однажды. Строители рыли котлован под фундамент будущего гаража. На лопаты стали падать обрывки одежды, обувь, кости. На глубине полутора метров открылось — расстрелянные женщины, из них две беременные, семь детей, которым не исполнилось и десяти, старики, юноши.
Из земли доставали брошки, кольца, сумочки, серьги, нашли остатки пухового платка, сантиметр, детские игрушечные часы. По ним старорусцы двадцать с лишним лет спустя узнавали своих родных, друзей, знакомых.
* * *
Это один из немногих городов в стране, который дал целое партизанское соединение. О том, как сражались здесь партизаны, рассказывал мне командир разведки 4-й старорусской партизанской бригады Владимир Иванович Кухарев. Не столько о боях, сколько о людях:
— У нас повторили подвиг Зои Космодемьянской. На глазах у подруг повесили школьницу Нину Козлову. Она не созналась, что связана с нами.
О самом Кухареве разговор особый, тут войны можно и не касаться.
Сколько я ни приезжал в Старую Руссу, ни разу дома его не застал: то помогает соседу крышу чинить, то на другом конце улицы дрова пилит и колет, то ворота кому-то ставит.
Был Владимир Иванович уже в годах, пошаливало здоровье. Пригласили его в горвоенкомат, сняться с военного учета. Полковник долго жал ему руку, благодарил за все, что он сделал для Родины. Владимир Иванович пошел к дому, на середине пути остановился и… вернулся. Встал в дверях, сутулый, седой.
— Давайте погодим, — сказал полковнику, — время такое неспокойное… Может, я еще пригожусь.
С учета он еще долго не снимался. Снова пришел в военкомат, лишь когда сын его, Виктор, закончил военную академию.
Когда-то я писал о Кухареве. Это было очень давно. Владимира Ивановича уже нет на свете. А снова вспомнились и соседи его на улице Мира, и военком, потому что есть поступки, которые надо знать и помнить всю жизнь. Как таблицу умножения. Человек уходит, а поступки остаются.
Виктор, сын, служит в Советской Армии. Подполковник. Мне с ним тоже спокойно.
* * *
То время навсегда ушло от нас и навсегда осталось с нами. Сегодня снова звучит вечная музыка духового оркестра: на знамени Старой Руссы — боевой орден.
Что пожелать сегодня городу? Что нужно ему сегодня для славы его, для блага его, для его счастья?
Чтобы дети любили свой город так, как любили его их матери и отцы.
1984 г.