«Ах, как странно мы, люди, устроены — идем, давим землю…»
Борис АНДРЕЕВ, актер. (Из дневников)
Борьба за своего читателя велась всегда. Но теперь, в коммерческое время, изменилось понятие перспективы. Я и теперь считаю самым перспективным читателем «Известий» Дмитрия Сергеевича Лихачева. Пока человек жив — перспективен. В том числе духовными наследниками.
Пока я говорил это — был прав. А потом стал прав коллега, сказавший, что газета должна завоевывать молодых и богатых. Просто бы молодых — кто же против, кто откажется от тридцатилетнего подписчика Пушкина? Нет, нужны молодые богачи.
Кто говорил, тот и прав. Вечная головоломка — как жить:
Ради неба, или ради
Хлеба и тщеты земной?
Это правда: пришибленные читатели мои — не кормильцы. Многие из них, обманутые всеми властями — советской, перестроечной и демократической, теперь не имеют денег на «Известия».
— Я уже 40 лет читаю вашу газету. Боремся-то за что? Доворуют остальное и разбегутся.
Только в России, наверное, такие странные читатели-почитатели: на подписку денег нет, а на звонки тратятся.
— «Похабель», «бордель», «хапок»… Не слишком ли много деточек в газете и мелкой политической ерунды?
Молодые, как и пожившие, — разные. Дело в качестве. А возраст — как срок годности. Читательские звонки всем нам — задание на дом.
«Прямая линия» разогналась в Пушкинский юбилей.
6 июня: 200-летие поэта.
8 июня: дежурство на «Прямой линии» «Известий».
На исходе весны теплым вечером освежающий дождь захватил несколько районов Минска. Но только здесь, на ограниченном участке Немиги, где под оглушительную рок-музыку ошалело дергалась молодежь, небо раскололось — гром, молнии, застрочил тяжелый густой град. Кто-то там, на небе, нажал на гашетку. Белая пулеметная дробь чистила бесовскую площадку ровно 10 минут. Потом резко, как по команде, на небе воцарилась тишина.
А на земле — паника, давка в подземном переходе, 53 человека погибли, 500 покалечено.
Президент Белоруссии, который всегда все знает, ни в чем не сомневается и на любой вопрос имеет ответ, в этот единственный раз был растерян, подавлен:
— У меня нет ответа…
И добавил что-то вроде: «Бессмысленно искать виноватых».
Случай, судьба, мистика?
-
Немига
Помните, у Мандельштама?
Нам остается только имя,
Чудесный звук на долгий срок…
Сначала из Минска позвонил Геннадий Буравкин, поэт. Я давно знаю его. Возглавлял белорусское Гостелерадио. Давал слово оппозиции. Его отправили в почетную ссылку — постоянным представителем Белорусской ССР при ООН.
— После Америки я поработал замом министра культуры. А потом ушел. С этой властью я работать не буду. …Немига — это Божья кара.
Потом позвонил Николай Матуковский, драматург, бывший многолетний зав. корпунктом «Известий» в Минске.
— Немига — это кара нам всем, — повторил он.
Вот их совокупный рассказ.
Название района пошло от реки. Немига — приток Свислочи. Еще в «Повести временных лет» и в «Слове о полку Игореве» описываются ее кровавые берега. «На Немиге снопы стелют головами, веют душу от тела», — речь о междоусобных битвах.
Многострадальная неказистая Немига — как Золушка. В XIX веке речку решили спрятать, чтобы не портила городской вид. Кости предков — в трубу.
Название перешло к улице — Немига.
На рубеже сталинских 30-х здесь взорвали церковь. Народ назвал это место проклятым.
Во время Великой Отечественной здесь — огромное гетто.
Многоэтажный прах.
Немцы разрушили Минск почти весь — на 80 процентов. Удивительно, но древняя улочка Немига целиком сохранилась. При фашистах — уцелела.
Минск отстроился, вознесся, и теперь уже Немига-улица, как когда-то река, стала Золушкой, портившей парадный вид столицы советской Белоруссии. В 70-х годах большевикам пришла революционная мысль — улицу снести. Вступились историки, архитекторы, предложили сделать улочку туристской. Открыть мастерские художников, мастеров-умельцев, пусть в маленьких кузницах мастерят сувениры и тут же в лавках продают. Небольшие кафе, гостинички.
Интеллигенция и власть, разойдясь во мнении, обратились к светилам Москвы и Ленинграда.
Когда историки и зодчие двух российских столиц приехали в Минск, улицы Немиги уже не было. Накануне, ночью, ее взорвали, бульдозеры разбирали завалы.
Нет улицы — нет проблемы.
А название уже перешло ко всему району Старого городища — Немига.
Немигу-речку для верности еще раз перезахоронили, что-то меняли, подчищали, законопатили наглухо.
На месте снесенной православной церкви соорудили самое большое в республике крытое сооружение — Дворец спорта. Рядом построили Дом физкультурника. Район объявили исторической неприкосновенностью. Улицу Немигу тоже начали застраивать современными домами, но на полпути бросили. Решили строить метро. Наверное, и деньги обезображенной улицы Немиги перебросили сюда. Ветку потянули по прямой как раз под Кафедральным собором — главным храмом верующих. Снова поднялась ученая интеллигенция — почва, зона, кости предков, собор может не выдержать; если обойти, будет ненамного дороже.
Эти телевизионные кадры конца 80-х годов смотрел весь СССР: белые стены собора, по которым пошли глубокие трещины.
Угадайте, милые читатели, как назвали станцию метро?
Правильно — «Немига».
Вот как далеко увели имя от подлинника, от речного, родникового первоисточника.
Итак, Кафедральный собор. Рядом — церковь святых Петра и Павла. Неподалеку — памятник погибшим в Афганистане. Между этими духовными символами — большая площадка для массовых танцев. Зимой — под каток.
Итак, 30 мая, предпоследний день весны.
Николай Матуковский:
— Было воскресенье, большой православный праздник Святой Троицы. В Белоруссии это день поминовения усопших, люди идут на кладбища, поминают ушедших. Говорят тихо, вполголоса, в последнее время даже голосить на могилах перестали, что делали прежде испокон веков. В соборе — служба.
И в это же время завод «Оливария» объявляет рядом с собором праздник пива. Гремит московская рок-группа «Манго-Манго». Набежало больше двух тысяч человек.
Геннадий Буравкин:
— Устроители праздника объявили: кто принесет столько-то пробок от пива, получает бутылку бесплатно. Чтобы добыть пробку, надо бутылку выпить. Халява — страшное дело, началось соцсоревнование. Да многие и с собой кое-что покрепче прихватили — магазины с водкой рядом. И ни одного туалета поблизости. Где плясали, там неподалеку и оправлялись.
Парни плясали полуголые, и поминального звона колоколов собора не было слышно, рев музыки заглушал его…
Бога вызвали на дуэль.
В 20 часов 40 минут возле светофора ударила мощная молния, озарившая полгорода, оглушил гром, многим показалось: что-то взорвалось!
Справа — река, слева — проспект Машерова, впереди — Дворец спорта, как раз на две тысячи человек, но он оказался закрыт. И Дом физкультурника закрыт. Через дорогу — гостиница «Юбилейная», но там пропускной режим. Капкан. Град колотил полуобезумевшую массу, единственное спасение — метро «Немига», единственный вход в него через подземный переход. Милиции оказалось мало, двух милиционеров и еще одного омоновца снесли и затоптали сразу. Встречных, из метро, тоже сносили. Затаптывая друг друга, карабкаясь друг через друга, подростки — мертвые и живые — образовали в тоннеле завал, и те, кто оказался наверху, упирались ладонями в потолок, оставляя на нем кровавые следы.
В 20 часов 50 минут на небе наступила тишина.
«Скорые» подбирали в суматохе трупы, а не тех, кого еще можно было спасти. Дежурные бригады не справлялись, вызывали врачей из дома.
Подобрали туфли, сумочки, косынки, шарфы. Отмыли от крови переход.
Один только человек подал прошение об отставке — мэр Минска Владимир Ермошин. Президент отставку не принял.
Когда виноватых много, тогда их как бы и нет.
— Бессмысленно искать виноватых…
Между прочим, синоптики предупреждали несколько раз, что 30 мая во второй половине дня в Минске ожидается гроза.
* * *
Я не могу соединить понятия «Бог» и «кара». Не по Божьему это ведомству — карать. Просто, наверное, история дает нам задание на дом, а мы, веками, — как нерадивые школьники. «Выучил урок?». — «Учил». — «Я не спрашиваю, учил или нет. Я спрашиваю: выучил?».
Может быть, жертвоприношения и шок отдаляют человечество от массового одичания, дают отсрочку?
Поэт и драматург — люди независимые. Другие звонившие из Минска, подчиненные служащие, имен просили не называть. Приговор один: не в этот день и не на этом месте — не на костях, за все надо отвечать.
Но почему — дети? Их пригласили.
Другая мысль, почти посторонняя и не в оправдание: а много ли места у славян, много ли чистой земли до самого Магадана, где внизу, под нами, никто не убит?
-
По Московскому старому тракту
Борис Кропотухин, Екатеринбург:
— Как бы вы отнеслись к тому, что под вашими окнами в доме поставили памятник убийце ваших родных?
ЦК ВКП(б) дал директиву Свердловской области расстрелять 6 тысяч человек и отправить в тюрьмы 8 тысяч. Местные органы НКВД взяли встречные планы, только на одном Московском тракте, под Екатеринбургом, у нас лежат 23 тысячи человек. Кто где — не знает никто. Я всю жизнь ищу могилы родных.
Зато Сталин лежит на глазах у всей России. Разве можно так выпячивать убийцу перед жертвами?..
Экономя короткое время «Прямой линии» и читательские деньги, я перезванивал Кропотухину в поисках подробностей.
— Мой дядя работал в «Уралзолоте», там расстреляли 14 «диверсантов», в том числе и дядю с женой. Только в Свердловске было семь мест массовых расстрелов. На центральном проспекте Ленина в 1937 году к трехметровому забору наращивали еще три метра, чтобы люди ничего не увидели с балконов. Стрельба не смолкала ни днем, ни ночью. Людям объясняли: там — тир. Еще расстреливали в парке отдыха имени Блюхера, на Михайловском кладбище, в Верхней Пышме — пригороде.
Потом выдавали справки: ваши родственники умерли в войну.
В 1961-м по старому Московскому тракту стелили новую дорогу. На 12-м километре экскаваторщик Дудин копнул, и в ковше оказались человеческие кости. Выставили охрану, с Дудина взяли подписку о неразглашении. После реабилитации родных я стал разыскивать их останки. Познакомился с уголовными делами. У меня волосы встали дыбом! Больше 50 лет государство скрывало эти дела от нас, от отца с матерью и нас, восьмерых детей.
Я все хотел следователей установить и обязательно разыскать. Эти садисты все знают — и кто где лежит, и как пытали. О-о, как их пытали! Тюрьма была в Цементном поселке, а на допросы возили за 10 километров в Кировград, райцентр. Везли мимо поселка Шурула, там караулили родственники арестованных. Это взгорье продувалось, грузовики застревали в снегу. Родные помогали вытаскивать и заглядывали в кузов — там были разбросаны изуродованные полутрупы.
Фамилии следователей я все же узнал — Черкасов, Артемьев, Сапожников. И я узнал, вы не поверите, Черкасов и Артемьев — живы!.. Каждый уничтожил больше двухсот человек. Я знаю об этом из перекрестных дел, где стоят их подписи. Артемьев служил в СМЕРШе, и, по данным ФСБ, еще в войну его вышибли из системы КГБ за преступления. И Черкасова уволили.
Я подал на них в суд. Заявление не приняли, нужны их имена, отчества, адреса для вызова. А в уголовных делах даже инициалов нет. ФСБ и Военная прокуратура признали факт их преступлений, но адресов не дают.
…Наивный человек читатель Кропотухин. Столько знает, а наивный. Никто никогда не увольнял, не «вышибал» с работы следователей Черкасова и Артемьева. В правоохранительно-карательных органах своя родословная, которую подчищают. Заметают следы, смягчают репутацию.
Следователей-садистов благополучно спрятали.
У европейцев преступления против человечности не имеют срока давности. Россия, вступая в Совет Европы, подписывая Европейскую конвенцию по правам человека, как бы подтверждала и свои принципы на этот счет. Тем более есть свой закон от 1991 года о реабилитации жертв репрессий, статья 18 которого указывает — виновные в злодеяниях подлежат суду. За полвека после войны мы осудили столько карателей, сотрудничавших с фашистами, но не тронули карателей, служивших своим, партийным оккупантам, не потревожили ни единого.
Живут в тепле и до сих пор верят, что придут новые заказчики и их опыт еще пригодится.
— Скрывая имена, они меня лишают конституционного права обратиться в суд. Кто должен эти права обеспечить? Гарант. В январе 1997 года наша семья написала заявление в администрацию президента. Ответила Т.А. Воеводина из отдела писем: этими проблемами занимается комиссия, о результатах вам сообщат. Я снова пишу: какая комиссия, кто возглавляет, в какой стадии работа, где публикуются ее материалы, адрес самой комиссии? Опять Воеводина: вам уже все отвечено. Потом мне отвечал начальник Воеводиной — Коряжкин В.А.: под копирку, слово в слово. Я уже пишу: это халтура и брак, прошу выслать мне хотя бы регистрационный номер моего первого заявления, чтобы вернуться к сути. Я только с просьбой о номере написал 20 писем. И только через два с половиной года мне сообщил его уже теперь начальник Коряжкина, руководитель управления администрации президента М. А. Миронов. Это же издевательство.
Надо вытаскивать палачей на свет. Они хотя бы скажут, где лежат мои родные. Какая же это реабилитация, когда потомки кладут цветы на одно место, а их родные, может быть, лежат совсем в другом — в глухом лесу, во рвах, лежат как нелюди, вповал, без гробов. Я участвовал в раскопках, я знаю.
— А цветы куда носите?
— Хожу по всем семи местам в Свердловске. И конечно, на Московский тракт. Только через 35 лет, в 1996 году, там поставили монумент. На открытие съехались люди со всего Урала. Теперь говорят, там лежат не 23, а 80 тысяч.
— Сколько писем вы всего отправили?
— За последние три года — в Генеральную прокуратуру, ФСБ, в администрацию президента — что-то около 400 писем.
…Кропотухин — фамилия какая-то уменьшительно-чеховская, приниженная, ее так легко смахнуть в любую сторону. Даже не важно, о ком речь — о «диверсантах» или героях.
Родные братья Кропотухина пропали на войне, и он их тоже разыскивает.
— Один из братьев, танкист, прошел Курскую битву. 55 лет архивы отвечали: сведениями не располагаем. А недавно харьковские журналисты проникли в местные архивы. Оказалось, брат «погиб, как герой» под Гавриловкой в Харьковской области. От нас скрывали всю жизнь, потому что там полегла вся танковая армия по вине Ставки и Сталина. Она была недовооружена.
На что уходит, почти ушла единственная жизнь читателя Кропотухина?..
Государству одинаково обременительна и досадна вся эта среднестатистическая русская семья, в которой и «диверсанты», и герои легко могли поменяться местами.
Кропотухин и такие же, как он, собрали тысячи подписей уральцев и направили двумстам депутатам Госдумы — каждому, адресно, просьбу: убрать тело Сталина с Красной площади.
Светлана Горячева обещала обсудить вопрос с главами фракций. Прошел почти год. Тишина.
Я думаю, юные потомки наши еще долго будут развлекаться на останках.
* * *
Если проследить историю Красной площади со времен Лобного места и захоронений до наших концертно-танцевальных дней, получится, что Красная площадь и Немига — сестры. На Немиге проще, там надо лишь никого не тревожить.
-
«Я добрый»
Госкомиссия должна была сделать выводы по Немиге к 10 июня. Молчит комиссия, молчит власть. Родители погибших пытались подать в суд на организаторов гибельной гулянки. Отказали. Велели ждать результатов комиссии.
Никогда не выдаст власть осиротевшим родителям за убиенных детей по 10 тысяч долларов (в пересчете с «зайчиков»). Это значит признать вину.
А если бы все же белорусский батька решился искать виноватых, начать надо было бы с себя.
* * *
Представьте, что в одной и той же области, конкретно — в Могилевской, работают два хозяйственника. Один — великий, на весь СССР таких три-четыре. Председатель колхоза «Рассвет», дважды Герой Социалистического Труда Василий Старовойтов. В пору развала колхозов хозяйство Старовойтова процветало, колхоз-миллионер гремел.
И рядом — безвестный, заурядный директор совхоза Александр Лукашенко. Талант и посредственность — соседи. Заслуги одного жгли другого.
Когда в Белоруссии началась президентская кампания, Старовойтову позвонили люди из команды Лукашенко: надо поддержать, ваш земляк, готовьте людей к встрече. Он ответил в трубку: «Пусть Лукашенко сначала научится руководить совхозом, а потом добирается до страны».
Кто оказался так зло злопамятен? Неужели Сам?
По телевидению я увидел зал белорусского суда и в зале за мощной решеткой — Василий Константинович. Седой старик с глубокими крестьянскими морщинами на лице. За полтора года тюрьмы — то ли два инсульта, то ли инсульт и инфаркт, потерял зрение.
Первое обвинение — в убийстве, в заговоре против президента — было широко растиражировано.
Суд, как это часто бывает в сомнительных случаях, определил срок наказания чуть больше того, что Старовойтов уже отсидел в тюрьме.
Поразило — решетка и за ней, как зверь в загоне, — беспомощный семидесятипятилетний больной человек, фронтовик, гордость Белоруссии, ее живая легенда.
За решеткой в зале суда прячут матерых убийц, налетчиков-рецидивистов, всегда готовых к сопротивлению и побегу. Полуслепой Старовойтов, даже если бы его отпустили прямо из зала суда, до дому бы не добрался.
Старовойтову сказали, что, если он обратится с покаянием к президенту Лукашенко, меру пресечения ему изменят. В свое время журналист ОРТ обратился с личным посланием к Лукашенко и тут же был выпущен из СИЗО под подписку о невыезде. «Я добрый», — сказал президент о себе перед телекамерами.
Но гордый старик прошения писать не стал. Обвинение судья зачитывал долго, законопослушный Старовойтов стоял, сколько мог, а потом, чтобы не упасть, вцепился в железные прутья и так висел, как распятый, дослушивая приговор.
Геннадий Буравкин:
— В один день со Старовойтовым надели наручники и на его тезку-единомышленника Василия Леонова — министра сельского хозяйства. Бывший первый секретарь Могилевского обкома партии. Что-то не везет землякам президента.
Потом арестовали председателя правления национального банка Тамару Винникову. Держали-держали в тюрьме, вдруг выпустили, якобы для лечения. И сразу исчезла…
Совсем недавно исчез и бывший министр внутренних дел Юрий Захаренко. Сам же президент его и назначил министром, видимо, надеялся, что тот разделит взгляды. По словам Захаренко, президент толкал его на репрессии. Он поставил на домашней стоянке машину, позвонил домой: «Я иду». До дома ходьбы 10 минут. В сквере к нему подошли незнакомцы, сбили с ног, затолкали в машину — и он тоже исчез. Об этом писала только оппозиционная пресса.
Упрятали в тюрьму Михаила Чигиря, бывшего премьер-министра.
От греха подальше уехал в Польшу один из лидеров оппозиции Позняк.
Там же попросил политического убежища председатель правления Союза писателей Белоруссии поэт Владимир Некляев.
Василь Быков уже больше года в Финляндии. Должен был вернуться в мае, но решил остаться там до конца нынешнего года.
Василь Быков. Когда-то, в один из самых мрачных периодов советской действительности, он, как оказалось, постоянный читатель «Известий», неожиданно прислал мне телеграмму-отклик: «Это самый человечный материал о бесчеловечности…». После чего мы познакомились, сблизились. Последнее время он оказался под мощным колпаком властей. Другу-москвичу, фронтовику, литератору Лазарю Лазареву писал письма под чужой фамилией, с вымышленным обратным адресом.
Я позвонил ему в Хельсинки.
— Да, — сказал он. — В Белоруссии — диктатура, реванш…
Есть у революции начало, нет у революции конца.
Начало было, наверное, в 1995 году, когда прямо в здании Верховного Совета избили и разогнали депутатов.
Как сказал недавно батька:
— Оппозиция и прочее отребье…
* * *
А почему, собственно, дети не должны были прыгать на останках возле Кафедрального собора в день Святой Троицы?
* * *
Пролетели, отгремели Пушкинские дни.
На закате 6 июня, чтобы продлить праздник, я отправился на Красную площадь, там проходил гала-концерт. Прилетел Пласидо Доминго. Зрителей — две тысячи (опять — две тысячи!).
Я пришел в разгар концерта. Двигался как раз мимо Ленина, Сталина, Вышинского. Мимо Гагарина, Жукова, Рокоссовского. Могучий женский голос, усиленный огромными динамиками, выводил пушкинский мотив:
— Не пой, красавица, при мне.
* * *
Еще не конец света. Еще жива Немига. Недоубили.
Николай Матуковский:
— Я видел сам. У стока в Свислочь из-под земли вырывается слабенькая струйка. Это и есть бывшая Немига.
Чуть жива, но жива. Чуть дышит, но дышит.
1999 г.