Доктор Корягин
Анатолий Иванович Корягин — психиатр.
В Красноярске его, зам. главного врача краевой психиатрической больницы, вместе с главврачом заставляли вступать в партию. Оба были вынуждены уехать.
В Абакане он столкнулся со следователями, которые заставляли психиатров ставить психические заболевания здоровым людям, Корягин протестовал, но сделать ничего не мог. Уехал.
Колесил и мыкался психиатр со всей семьей — мать, жена трое детей.
В Харькове Корягин связался с комиссией, которая расследует злоупотребления психиатрией по политическим мотивам, и стал ее консультантом.
С 1979-го по 1980-й все члены комиссии оказались за решеткой. Харьковский областной суд приговорил доктора Корягина к семи годам лагерей и пяти годам ссылки.
В 37-й уральской зоне он требовал для заключенных улучшения условий содержания. Его вновь судили и перевели в Чистопольскую тюрьму. Там он протестует против произвола и пыток. Объявляет голодовки. Ему добавляют срок.
Он провел на голодовках два года (!) и просидел в одиночках (штрафные изоляторы, карцеры и т.д.) три года!
В той же Чистопольской тюрьме умирал от голодовки знаменитый правозащитник Анатолий Марченко. Знали ли они друг о друге? Смерть Марченко в тюрьме подняла на ноги западный мир. Советская власть попятилась. Из Горького освободили Сахарова, из тюрем, лагерей и ссылок стали возвращаться последние правозащитники.
И доктору Корягину разрешили написать прошение о помиловании. Он ответил:
— На второй же день после освобождения я займусь тем же.
Мировая общественность отмечает мужество психиатра, он — почетный член Американской, Британской, Нидерландской и Всемирной психиатрических ассоциаций.
Корягина освобождают без всяких условий.
Мать и жена, подвергшиеся репрессиям, настаивали на выезде за границу. Власти дали согласие. Ему, сибиряку, сыну Ивана и Екатерины (жена — урожденная Галина Власова), предложили уехать… «по еврейской визе». Он отказался, выехал как политэмигрант и был лишен советского гражданства.
Для защиты и освобождения русского психиатра много сделали швейцарцы, там он и обосновался — в Цюрихе. Швейцарские граждане образовали благотворительный фонд, который назвали именем «доктора А.Корягина».
Анатолий Иванович — словно искупление своей профессии, ее повального греха.
Первые накопленные деньги своего благотворительного фонда — 37000 долларов — он отправил на Родину для новой Независимой психиатрической ассоциации России — НПА. Он стал одним из ее основоположников.
Казнь сумасшествием
Объявление смутьянов безумцами — давняя российская традиция. Хрестоматийное начало — Чаадаев, хотя были примеры и куда более ранние. Просто эта история наиболее документирована и показательна — император самолично наложил резолюцию на «Философических письмах». По высочайшему повелению Чаадаева объявили «сумасшедшим». Его даже не посадили в сумасшедший дом, отдали под «медико-полицейский надзор», который уже через год был снят.
Но встало на дыбы общественное мнение. Студенты Московского университета выразили готовность «с оружием в руках вступить за оскорбленную Россию». Не понял Чаадаева даже друг, проницательнейший Пушкин: «Клянусь Вам честью, я не хотел бы иметь ни другое Отечество, ни другую историю, чем те, которые дал нам Бог». «Как будто Чаадаев хотел иметь другое Отечество», — ответил 80 лет спустя Дмитрий Мережковский, который назвал приговор: «казнь сумасшествием».
В «Апологии сумасшедшего» Чаадаев ответил своим обвинителям: «Я думаю, что прежде всего мы обязаны Отечеству истиной».
До нас дошли отдельные восторги по поводу поступка Чаадаева, но почти ни слова о главном выводе, о том, что власть победила, «казнь сумасшествием» сработала безупречно — герой был смят и раздавлен.
Общественное мнение имело силу в ту пору в отличие от нынешнего шумного времени, когда все кричат и никто не слышит. Оставшиеся 20 лет жизни Чаадаев провел в полном затворничестве, страдал, помышлял о самоубийстве. Когда Герцен сочувственно упомянул Чаадаева, тот перепугался, написал начальству унизительное оправдание, назвав отклик Герцена «наглой клеветой», в то же время лично благодарил Герцена и клялся ему в вечной любви. Чаадаева упрекнули в «бесполезной низости», и Петр Яковлевич, подумав, ответил: «Надо, мой милый, беречь свою шкуру».
Не зря Ленин первым из советских вождей взял на вооружение этот метод расправы. В 1920 году в психиатрическую больницу была помещена левоэсерка Мария Спиридонова. Так поступали и с соратниками. Чичерин с Генуэзской конференции направил Ленину письмо, испрашивая совета, можно ли «за приличную компенсацию» пойти на уступку американцам и выдвигать в Советы все слои, в том числе мелких предпринимателей. На полях письма Ленин пометил — «сумасшествие» и предписал: «Т. Молотову, для всех членов Политбюро. Это и следующее письмо Чичерина явно доказывает, что он болен и сильно. Мы будем дураками, если тотчас и насильно не сошлем его в санаторий».
Не рой другому яму. Всего год спустя Ленин слег, и его предложение о реорганизации Рабкрина Политбюро обсуждало без него. Первым встал председатель Президиума Коминтерна Зиновьев: «Товарищи, наш дорогой, горячо всеми любимый Владимир Ильич, кажется, сошел с ума…».
Психиатрия в советское время явилась увеличительным стеклом всех политических процессов. Вот вам загадочные цифры. Согласно статистике Института судебной психиатрии им. Сербского, среди лиц с психическими расстройствами процент невменяемых в 1922 году равнялся 46,5%. А в 1935-м — вдруг 3%. Что за чудесное исцеление? В эпоху террора шизофрения была помехой для массового истребления народа. В середине 30-х съезд психиатров СССР вынес специальную резолюцию, осуждающую широкие границы шизофрении как «практически вредные». Границы резко сузили, и шизофреников стали расстреливать, как здоровых.
В 60—80-х годах границы шизофрении вновь расширились больше прежнего: появилась необходимость дискредитировать правозащитное движение, а расстреливать было уже нельзя.
Факты о Ленине — из монографии известного правозащитника, главного редактора «Экспресс-хроники» Александра Подрабинека «Карательная медицина». Монографию издали за рубежом, на русском языке. Автора арестовали, осудили на 5 лет ссылки в Сибири. В ссылке снова осудили за переиздание все той же «Карательной медицины» на английском. Приговор — 3,5 года лагерей. Подрабинек, как и Анатолий Корягин, непосредственно причастен к созданию НПА.
Становление
Независимая психиатрическая ассоциация была образована 12 марта 1989 года, возглавил ее кандидат медицинских наук Юрий Сергеевич Савенко. В нее вошли врачи, социологи, юристы. Ассоциация провозгласила полную независимость от министерских и прочих государственных структур, борьбу с злоупотреблениями, с бесправием и дискриминацией больных. «Следует защищать не общество от психически больных, а психически больных от общества. Только защищая конкретную личность, можно построить достойное общество» (из Декларации НПА). «В Ассоциацию не принимаются лица, допустившие злоупотребление психиатрией» (Из Устава НПА).
Вся помощь людям — бесплатная.
Уже через полгода на Международном конгрессе в Афинах НПА была принята во Всемирную психиатрическую ассоциацию (ВПА). Зарубежные коллеги заждались этого прорыва, они пошли как бы на размен: одновременно на конгрессе во Всемирную психиатрическую ассоциацию было разрешено вернуться прежнему Всесоюзному обществу психиатров, ранее изгнанному за злоупотребления. При этом поставили пять условий:
-
- Признать прошлые злоупотребления.
- Реабилитировать пострадавших.
- Принять процедуру инспекций.
- Принять Закон о психиатрической помощи.
- Обеспечить просвещенное руководство, т.е. прежде всего убрать с председательства зловещего академика Г. Морозова.
Два года спустя комиссия Международной ассоциации объявила: ни одно из пяти условий не выполнено.
Цепи, наложенные изнутри
Во второй половине XVIII века в Западной Европе, а затем и в России стали строить полутюрьмы для душевно больных, которых сковывали цепями. Во времена французской революции цепи сняли — полицейское пресечение ослабло, и это был первый шаг к переводу сумасшедшего в ранг больного.
Если бы с больных не сняли цепи, психиатрия как наука никогда не состоялась бы.
Далеко ли продвинулось за два века содержание и лечение больных? Многоместные тюремно-казарменные палаты-спальни без всяких комнат отдыха, свиданий с родственниками и т.д., которых по площади должно быть больше, чем палат. Территории — без единого деревца, чтобы легче следить за больными, иногда это просто огороженные бывшие концлагеря.
О психиатрическом насилии, методах «лечения», которое ломало волю инакомыслящих, говорили: «цепи, наложенные изнутри».
Века сомкнулись.
Из писем обитателей спецпсихбольницы «Сычевка» (Смоленская обл.). Территория — за двойным забором (глухим, цементным и из колючей проволоки), проходной с двумя железными дверями.
«Даже не то беда, что стоит наш «спец» на месте бывшего фашистского концлагеря, и мы ходим (буквально!) по костям 20 тысяч советских военнопленных, замученных сычевскими полицаями и фашистскими палачами наших, возможно, отцов, дедов, что живем мы на гнилом болоте и костях. А вот то Беда, что порядки здесь до сих пор остались фашистские, эсэсовские, дух — полицейский.
Больной — быдло, бесправная и бессловесная скотина, раб-невольник, с которым можно творить все. Пьяному санитару можно ночью ворваться в палату, стащить больного с постели, избить его, обокрасть. Славе Буеву была обещана скорая выписка прямо домой. Но однажды врач Пономарева Р.Н. раздраженно объявила ему: «Ну, ты у меня отсюда только вперед ногами уйдешь!..». Это врач-психиатр — душевнобольному человеку! Вот Славу Буева «заклинило» — он нашел штырь и нанес врачу несколько ударов. Врач сама дошла до машины. А вот Буева бригада прапорщиков во главе с Мих.Мих. (главврач больницы.— Авт.) избили так, что он, не приходя в сознание, умер через три дня. Говорят, что Михаил Михалыч особо усердно бил ногами этого воистину с ума сошедшего — а ведь человек уже одной ногой за воротами был!
За последние 4 года на совести этих палачей около 50 трупов. Не всех, конечно, забили сапогами — кто-то и сам повесился, кого-то убили нейролептиками, а кого-то и просто профессиональной безграмотностью и безответственностью…
Совсем недавно во 2-м отделении снова забили до смерти больного Юдина. Он ударил санитара, стащившего его насильно с «толчка» в туалете…
17 подписей».
Больным можно верить или не верить. Но в июле 1992 года как раз вступил в силу Закон о психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании. НПА провела в «Сычевке» многодневную проверку. Итоги: «Функцию санитаров в больнице выполняют лица, осужденные и отбывающие наказание на стройках народного хозяйства. Санитары и зам.гл.врача Бабин Г.А. ведут себя грубо, проносят в отделение спиртные напитки и наркотики…». И т.д., и т.п. Выводы: больницу ликвидировать или перепрофилировать с учетом всех требований закона.
А вот письма из «Сычевки» после проверки, закон в самой силе:
«В Независимую психиатрическую ассоциацию от больного Шаховского А.Ю. 27 сентября на дежурство к нам заступили в состоянии сильного алкогольного опьянения двое санитаров. А.Антипин и А.Попышкин. Сначала эти двое избили больного Нестерова, потом Кондратьева, затем Берилло; завели в туалет, предварительно избив, и изнасиловали больного Г-ва».
«Юрий Сергеевич (Савенко.— Авт.), больные теряют веру в Вас. Беспредел не уменьшается. Насилуют, бьют, убивают (на днях в 7-м отд. менты насмерть забили палками и сапогами больного Андрея Суркова). Н. — пропал, сбежал. Пишите хотя бы открытку — для моральной поддержки».
«Сычевка» — больница особая: «со строгим наблюдением».
Вот еще документы времени, из почты НПА. Уже заканчивается 95-й год, начинается нынешний. Закону — три с половиной года.
«Бетонные полы, сырость, холод. В больнице нет юрисконсульта, адвоката, привлечению их со стороны администрация препятствует. Случаются побеги, самоубийства» (Костромская психбольница строгого наблюдения). «Больных замучили вши. Палаты переполнены. Питание такое, что, кажется, собак кормят лучше. Больные боятся врачей: посадят на уколы» (психбольница в селе Дворянском Волгоградской области).
Как назвать общество, при котором подвергается пыткам самая слабая, самая незащищенная его часть, как именовать такой государственный режим?
Психиатрия, как и в прежние, советские времена, осталась увеличительным стеклом. Разве по тому, как живут в застенках психически больные, нельзя судить о том, как живут на свободе здоровые?
Институт политического насилия ушел в прошлое. Карательная шизофрения теперь невелика, она перетекла из центра на периферию, где местные власти с помощью психиатров иногда еще позволяют себе сводить счеты с неугодными. Политическая расправа сменилась административной.
Но вот гнет, который опрокинулся на истинно больных, позволяет судить: карательная медицина процветает и конца этому нет.
Первая совместная экспертиза
Поставить на ноги психиатрию в одиночку невозможно никакой отдельной ассоциации, объединению, институту. Нужны соединенные усилия, государственные в том числе.
Среди всех шагов НПА особенно важными представляются те, что были направлены на сближение, объединение. На этом пути важнейшим достижением стала первая совместная экспертиза.
История началась еще в разгар советской власти. Шахтер из Донецка Р.Шакин, 58 лет, был уволен с шахты за разоблачение злоупотреблений администрации шахты. В первый раз его схватили в приемной ЦК КПСС и прямо оттуда отвезли в психушку. Второй раз взяли возле посольства США. Потом хватали и госпитализировали из зала суда, из прокуратуры… Пять раз его насильно запихивали в психбольницы. Пять ведущих психиатрических учреждений Москвы, Киева, Донецка выставляли Шакину диагноз шизофрении. Дошло дело до специалистов НПА — заключение: психически здоров.
Шахтер оказался упорным, его обращения в МИД, Верховный совет привели к первой совместной экспертизе. Пусть недобровольно, но все же они сели за один стол: специалисты Независимой психиатрической ассоциации и Всесоюзного общества психиатров.
Экспертная комиссия разбиралась четыре часа, пока пришла к единодушному выводу: шахтер Р.Шакин психически здоров.
Эта первая немыслимая совместная акция могла стать символом перемен, перехода от старой советской услужливой психиатрии к новой независимой российской. В конце концов что делить? Пусть открыто состязаются разные школы и направления, ведутся свои поиски и разработки. Но цель-то одна.
Символа не получилось.
Как и прежде, как всегда, не рядовые врачи и не великие ученые определяют пути-дороги. Политики, опять они, и приближенные к ним ведомственные чиновники.
Начался откат.
История предательств
Пути людские чаще всего вполне исповедимы.
В начале пятидесятых в стране исподволь готовилось знаменитое дело врачей, в центре и на местах нужно было создать соответствующую атмосферу — поднять антисемитскую волну. Провинциальный психиатр из Горького А.Портнов опубликовал статью с характерным для той поры названием «Порочное направление в психиатрии». По жанру — донос и приговор одновременно. Ответчик — Центральный институт психиатрии Минздрава РСФСР, который, как выявил автор, занимается «только пропагандой и протаскиванием в психиатрию враждебных советской науке «идей», заимствованных из арсенала буржуазной реакционной науки. Руководители института… создали учение о «мозговой патологии» — учение, безусловно, реакционное. Под влиянием спекулятивных, метафизических лженаучных идей Штерн в институте решающее место отводится эксперименту на живых людях…» (очень скоро все газеты выскажутся прямее — «убийцы в белых халатах»). Несмотря на разоблачение, до сих пор ни Шмарьян, ни его ученики и последователи не разоружились. Надо оздоровить институт психиатрии».
Не только Москва в опасности, беда грозит всей стране, автор мыслит масштабно. Апофеоз! — молодой психиатр Портнов доносит на своего учителя и непосредственного шефа на кафедре: «на периферии также насаждались идеи… Например, в г.Горьком проф. Гольденберг…»
Конечно, молодого психиатра Портнова переводят в Москву.
Также вполне предсказуема и судьба Юрия Сергеевича Савенко — президента Независимой психиатрической ассоциации, иначе его жизнь сложиться и не могла. В 70-х годах он работал как раз в этом самом Институте психиатрии Минздрава РСФСР, и к 50-летию института ему поручили восстановить его историю. Директор благословил его. А знаете, кто стал директором к тому времени?
Портнов.
Савенко полгода работал в архивах, беседовал со стариками, которые уцелели. В итоге оказалось, что история института — это история трех сокрушительных разгромов. Третий — начало пятидесятых, при участии нынешнего директора Портнова.
История разгромов — это история предательств.
Директор спрятал работу Савенко подальше, под замок. Юрий Сергеевич готовился к защите докторской, но был уволен.
Кандидат наук Савенко возглавляет НПА на общественных началах, зарплату получает, работая консультантом в одной из городских больниц — 400—600 тысяч рублей, как у выпускника института.
— Но это проблема не моя лично, речь о нищенском состоянии медицины, науки в целом. Остановились многие исследования. Самые талантливые специалисты эмигрировали, самые деятельные ушли в коммерцию. И что более всего страшно — это коснулось молодежи. Теперь в аспирантуру никто не идет.
Наши психиатрические лидеры все последние годы кувыркались в зависимости от политического курса. А в 95-м году начался мощный откат к прошлому — перед выборами в коммунистическую Думу. Под предлогом медицинской тайны нас перестали пускать в доступные прежде психиатрические учреждения, стали чинить помехи в получении необходимых документов для проведения экспертиз. Усилились нападки на НПА. Осенью 95-го года Российское общество психиатров созвало съезд, обозначив его как съезд всех психиатров России, и нас даже не пригласили — впервые.
НПА неожиданно лишилась спонсоров. Приостановил финансирование фонд «доктора Корягина»: швейцарских вкладчиков насторожило смутное время.
Повторение пройденного? Шизофрения — расстрелы — шизофрения, прежней череды, конечно, нет, варианты другие, современные, в современном же скоростном режиме.
Старые знамена никогда не сворачивались, их то убирали в тень, то выносили на свет.
Не зря осенью прошлого года Российское общество психиатров не пригласило на свой съезд Независимую психиатрическую ассоциацию. На этом съезде профессор Анатолий Александрович Портнов был избран почетным членом Российского общества психиатров. Акция знаменательная.
Ю.Савенко:
— Это вызов всем нам. Все они при деле… Когда Сахарова в Горьком мучили — насильно кормили, кололи и т.д., консультантом к местным психиатрам приезжал из Москвы профессор Рожнов — он в свое время был в Институте Сербского замом главного виновника карательной медицины Георгия Морозова, потом Рожнов возглавлял психотерапию в стране, а сейчас руководит единственной в России кафедрой психотерапии в Институте усовершенствования врачей. Сам Морозов вот уже несколько десятилетий остается руководителем психиатрического ВАКа, в его руках — судьба кандидатских и докторских диссертаций. Они не просто остались у власти, они формируют следующее поколение врачей.
Когда Всемирная психиатрическая ассоциация потребовала снять Георгия Васильевича Морозова с поста председателя Всесоюзного общества психиатров, специально для него была создана должность почетного директора Института Сербского. НПА с помощью опять же всемирной ассоциации добилась ликвидации самого поста почетного директора. В ответ Институт Сербского — центр прежних злоупотреблений — создал комиссию по реабилитации жертв психиатрии исключительно из собственных сотрудников. А Георгия Васильевича Морозова, по-прежнему единственного академика-психиатра в Академии медицинских наук, институт выбрал руководителем темы по истории этого мрачного учреждения. Человек, на весь мир опозоривший отечественную психиатрию, теперь будет писать, как это делалось?.. Это то же самое, что поручить в свое время написать историю генетики Лысенко.
Будем изучать историю психиатрии по Морозову. Какие будут выводы из прошлого, таким станет и наше будущее.
Психиатрия — увеличительное стекло не только прошлой и нынешней жизни, но и будущей, она дает знак загодя.
«Я, Киреев Сергей Николаевич…»
В «Независимом психиатрическом журнале», издаваемом НПА, есть специальная рубрика для душевнобольных людей. Они публикуют здесь стихи, прозу, рисунки. Талантливые встречаются вещи. Вот рассказ «Горбатая земля» Эдуарда Молчанова. Весь сюжет: после долгой разлуки встречаются два брата, по-разному прожившие жизнь.
«Перед его глазами плыла горбатая земля детства, и он на этой земле, несущий по ее склонам синий живот, вздувшийся от судорог и боли в нем. Он ищет пищу детства — необложенную налогом траву-козелец, — чтобы унять бушующий пламень внутри, укрепить свою плоть и не умереть. Широкая пыльная дорога, «не спеша, мыкаясь по сторонам в поисках лучшего направления, взбирается на горб земли…»
Три дороги — на выбор, на удачу — предлагали все древние сказания. Теперь их множество. Домысливая рассказ, я представляю, как по горбатой земле ходят горбатые люди, кто-то старается скрыть убогость, кто-то привык, кто-то носит свой горб как достоинство. И водит всех по земле слепой поводырь с таким же наследственным горбом.
«Я, Киреев Сергей Николаевич, был переведен из Орловской больницы со строгим наблюдением в больницу общего типа по месту жительства в г. Бийске Алтайского края. Сопровождал меня санитар 4-го отделения. Так как годовой лимит на сопровождение больных был исчерпан, деньги на переезд по железной дороге в сумме 900 тысяч рублей выслал брат плюс 380 тысяч пенсии с моего счета.
До Москвы мы доехали благополучно. Но в Москве сопровождающий напился пьяным, и мне пришлось целый день до отхода поезда таскать его на себе, стараясь не попадаться на глаза милиции.
Вагон оказался полупустым. Сопровождающий продолжал пить, обзывал меня нецензурной бранью. Я пытался его успокаивать, прекрасно понимая ситуацию: кто — он и кто — я. Сопровождающий кидался на меня с кулаками. Наконец, допив водку, он уснул.
Я забрал оставшиеся деньги и вышел на станции Камень-на-Оби. Это был уже Алтайский край, и денег едва хватило, чтобы добраться в больницу по месту жительства.
Хочу добавить, что сопровождающий — Сергей Анатольевич — был контужен в Афганистане…»
Представляя эту жуткую картину, я теряю последние расплывчатые границы между больными и здоровыми.
В маленьком моем московском доме — 14 квартир, соседей — наперечет, и все друг друга знают, как в деревне. Пьющие и трезвенники. Добрые и не очень, голосовали за Ельцина и Зюганова. Маленький слепок России. Был даже свой душевнобольной. Он как бы роднил всех в доме, высокий, печально-красивый юноша — Вадик. Со всеми приветливый, застенчивый, безотказный.
Недавно он покончил с собой — отравился. Еще не прошло сорока дней. Он всегда был лучше всех нас и не глупее всех нас, здоровых. Он ли был болен или мы, оставшиеся, больны? Находясь по ту сторону сознания, он, чудится мне, ушел из жизни потому, что знал о ней что-то такое, чего мы никогда не узнаем.
В безумное время порядочный человек обязательно душевно болен.
1996 г.