Престранная история приключилась в чужой далекой стране.
Австралийская авиакомпания решила воздвигнуть в Сиднее стоэтажный небоскреб. Приобрела землю, получила добро властей, нашла подрядчиков. Построили десять подземных этажей, поднялись на поверхность. И тут одна гражданка, совершенно рядовая, обратилась в суд: небоскреб загородит вид на залив, это ущемит ее жизненные права. Речь, заметьте, не о санитарных нормах, а о комфорте.
Строительство остановили. Женщине предлагали любой этаж в новом высотном доме или любой другой особняк — не хочет: выросла, прожила жизнь в своем доме. Месяц стоит стройка, два, три месяца. Ей, женщине, объясняют: миллионы долларов уже вложены в небоскреб, она — ни в какую. Стоит замороженная стройка…
Господи, думаю я, слушая рассказ, неужели так и было, неужели так бывает? Я бы и не поверил, если бы не рассказывал очевидец — коллега, работавший в Австралии корреспондентом одной из центральных газет.
Чем закончилось? Компромиссом. Важна суть: она, гражданка страны, диктовала условия, а не сильное и богатое ведомство. Дом достроили, но на ее условиях и с ее согласия.
Мадам, думаю я, привыкший жить в стране, где всегда пеклись о народе и никогда о человеке, хотел бы я посмотреть на вас, мадам, если бы вы жили в московском доме — любом, кроме престижных розовокаменных.
* * *
Клумба была почти единственным имуществом двора.
Двор невелик, рядом с клумбой приютились малые, довольно чахлые деревца и зеленые кусты.
Весною прошлого года зеленые кусты начали вырубать. Под окнами началось странное строительство, которым руководил спортивного вида мужчина с модным ежиком и который на все вопросы обеспокоенных жильцов отвечал: «Я — посторонний. Что строят — не знаю».
Выяснилось, однако, что строят закусочную от столовой акционерного общества «Моспромстрой», а командует стройкой (и без тени смущения обманывает жильцов) как раз сам директор этой ведомственной столовой А. Моисеенков. По просьбе жильцов инспектор территориального управления «Тверское» легко установил, что строительство — незаконное.
Клумба снова поднялась.
И то сказать, дворик, открытый к дороге, — единственный (!) зеленый островок на всей улице Чехова, в центре Москвы.
* * *
Но как же удалось-то, странно, что удалось, так легко, почти безболезненно, исключая порушенную вдоль улицы зелень, избавиться от нашествия? Ведь это же стихийное бедствие теперь — ларьки, мелкие лавки, шатры, киоски, лотки. Жители столицы звонят и пишут в Моссовет, в мэрию, в префектуры.
Вспомните, что случилось с Москвой после выхода президентского указа «О свободе торговли». Кажется, из всех свобод, провозглашенных в августе 1991 года, именно эта была встречена с наибольшим энтузиазмом. Вся столица оказалась запружена торговцами. За короткие ночи городские службы не успевали убрать огромные горы мусора, смыть зловонные потоки.
В считанные дни столица великой страны стала всероссийской свалкой.
Мелких панельных торговцев не без труда удалось убрать, но лишь в центре Москвы. Как обычно, позаботились о витрине.
26 марта прошлого года мэр Москвы Юрий Лужков издал распоряжение, «регламентирующее выносную мелкорозничную торговлю». Хочешь торговать — заручись разрешением коммунальных служб, административно-технической инспекции, госпожнадзора, санэпидстанции, районного архитектора и только потом со всеми подписями — в комиссию префектуры или территориального управления.
Прошло менее четырех месяцев, и мэр столицы 19 июля издает второе распоряжение «Об упорядочении торговли и общественного питания в г. Москве». В нем указывается, что первое распоряжение не выполнено… ни в одном муниципальном округе.
Минуло еще два с небольшим месяца. 30 сентября мэр Москвы издает очередное распоряжение «О неудовлетворительном выполнении префектурами…»
Следите за очередностью: второе распоряжение — о невыполнении первого распоряжения; третье распоряжение — о невыполнении второго распоряжения.
«В Москве сложилась недопустимая обстановка в организации мелкорозничной торговли. Бессистемная установка палаток, киосков портит внешний облик города, способствует загрязнению территории и создает сложную эпидемиологическую обстановку…»
Странная закономерность: чем больше решительных распоряжений, тем больше вслед им нарушений, прогрессия геометрическая. Мэр столицы отмечает, что треть обследованных киосков установлена незаконно. В Центральном округе Москвы, куда стремятся все торговцы и где соответственно заслон должен быть особый, — 105 безнадзорных лотошников и 185 кустарных стационаров.
Спустя два с половиной месяца после этого, последнего, распоряжения мэра в Центральном округе появилось уже 1708 (!) незаконных киосков, подлежащих сносу.
Мнения о власти, не только префектурной или столичной, но и российской, разделились. То ли власть ничего не может, то ли, наоборот, может все, скуплена на корню и потому ведет себя соответственно: правая рука — для правильных распоряжений, левая лапа — чтобы на нее брать.
А что хуже — безвластие или сильная подкупленная власть?
Председатель подкомиссии Моссовета по эстетике городской среды К. Иванов написал префекту Центрального округа А. Музыкантскому. «Коммерческий дурман обуял руководителей муниципальных подразделений».
Как же это я поверил, что Моисеенков не вернется?
Пришла нынешняя весна, и я снова увидел во дворе знакомый ежик волос.
* * *
Небольшой двор во главе с клумбой принадлежит двум домам под единым номером: большой корпус — № 1 и чуть не вдвое меньше — № 4. Домовой комитет — общий.
Малый дом, как малая республика — последняя среди равных, именно под его окнами и затевается закусочная.
В подъездах большого дома появились объявления о собрании жильцов в подвале малого дома, где разместился Музыкальный театр юного актера. То есть большой народ на территории малого народа и втайне от него решал его судьбу. Мудрый маневр принадлежал, как оказалось, директору столовой Моисеенкову.
Собралось, однако, менее десятка жильцов. Пришлось трубить второй сбор. Явилось человек двенадцать, в том числе и прослышавшие о событиях представители малого народа. Они сказали: «Нет!».
Стройка тем не менее развернулась. Машины начали подвозить плиты, песок.
— Вы думаете нам это нужно? — объяснял директор столовой. — Это вам нужно, все — для вас, свежая выпечка под окном.
Что-то очень знакомая мелодия: долгие советские десятилетия нас против воли заставляли быть счастливыми. Директор согласился показать все разрешительные документы, и я вместе с соседом пришел. Но никаких документов, кроме красиво разрисованного архитектурного плана двора, не оказалось. Заведующая хозяйственным отделом «Моспромстроя» Р. Батаева сослалась на личное распоряжение Лужкова, она принесла бумагу и на весу, не выпуская из рук, как опытный следователь, лишь на долю секунды дала взглянуть. «Распоряжение об установке киосков торговли на Пушкинской и Арбатской площадях…» А где улица Чехова?
— Ну вот что! Вы — частные лица, жильцы. Идите отсюда! — директору надоело с нами.
Дело не в том, что он прогнал нас. А в том, что он не разговаривал с нами, он все время орал. Не повышал голос или как-то срывался, а орал, как это могли позволить прежде всевластные широколицые партийные вожди.
Сосед объяснял потом:
— Он правильно с нами разговаривал: у него — деньги, а у тебя — что? Сейчас все так разговаривают.
Кроме директора и Батаевой, строительство опекал с утра до вечера странный жилец 1-го корпуса. Высокий, плотный, в очках. Он ни на шаг не отходил от рабочих, и он знал, что я буду писать о торговом беспределе, и он сказал мне:
— Нам на это нас…ть!
…Какая разница: всевластие партии или всевластие денег? В том лишь, что раньше можно было позвонить инструктору райкома партии, и, если он не дурак, закусочную бы ветром сдуло; но, правда, если дурак — могли построить пивной небоскреб.
* * *
Он сказал: «Нам». Кому — нам? Ему, директору столовой, у которого он в шестерках, начальнице хозу? А может быть, префекту, мэру? Откуда я знаю, на каком уровне гуляют деньги, знаю только, так говорят, да и сам, кажется, вижу: каждый квадратный метр столичной земли запродан.
Возле приватизированных магазинов полный беспорядок. Раньше пустую коробку из-под обуви в магазине не выпросишь: существовал план сбора макулатуры. Теперь плана нет, коробки, ящики, прочая тара валяются во дворе, дворники жгут их вместе с мусором. Жара, пепел летит в окна, дышать нечем. Вывозить? Но платить за машину несколько тысяч хозяева магазинов не хотят — экономят.
В приватизированных магазинах — не хотят, а в оставшихся государственных — не успевают наводить порядок. Возле овощного магазина на Ленинградском проспекте, жалуются жители, свалка, зловоние. Убирают теперь раз в два дня: машин и мусоросборников не прибавилось, а торговых точек — тьма.
Любой московский киоск, даже поставленный законно, едва ли простоял бы на Западе больше суток. Там хозяин отвечает за порядок и чистоту возле своего заведения. У нас возле каждого киоска — отхожее место, малую нужду справляют средь бела дня не просто алкоголики или бродяги, но сами хозяева лавок. Туалетов рядом нет. Мало того, что их, туалетов, не прибавилось, оказывается, и старые туалеты заняты теперь… под коммерческие магазины. «Не веришь? — говорили мне.— Прогуляйся хотя бы до Никитских ворот».
Бизнес по-советски.
Хозяева лавок жирным фломастером зачеркивают на витринах рубли, трояки, пятерки. Они эти деньги не принимают, выводят из оборота. Правительство Москвы издало грозное распоряжение, мелкие деньги заставили принимать, но — ненадолго. Лавочник объяснил мне:
— Это нам нужен самосвал, чтоб такие деньги увезти.
Кто контролирует море денег, доходы, часто безналоговые, идущие мимо государственной казны?
У всех на памяти массовые отравления спиртом, поддельные французские коньяки и прочее. Повсюду — в газетах, по телевидению следуют разъяснения покупателям — как отличить истинный товар от поддельного: «Если перевернуть бутылку вниз горлышком, то вы увидите…» Не санитарные инспекции, не ревизоры — сами покупатели должны теперь проверять качество и ловить мошенников. Журналист «Вечерней Москвы» приобрел в коммерческой палатке у Павелецкого вокзала две пачки индийского чая «со слоником». Придя домой, обнаружил в пачках опилки. Что было бы прежде? Составили протокол, коммерсанта судили. Теперь же с помощью сержанта милиции А. Унышева журналисту с трудом удалось получить обратно деньги.
И — разборки, разборки. Одни поставили палатки для разливного пива, другие торговцы пивом — бутылочным, дорогим, эти палатки сожгли. На Ленинградском проспекте ларек несколько раз сносили и снова ставили (деньги, видимо, гуляли в обе стороны — кто больше?..) Сожгли палатки на Тихвинской улице.
Да простят меня москвичи, но я никак не думал, что в столице таилось столько лавочников.
Приватизация неизбежна, кто спорит. Но все же, издавая указ «О свободе торговли», президент имел в виду ее цивилизованные формы.
* * *
Клумбы больше нет. Она погребена под прочными надгробными плитами, фундамент для закусочной занял больше половины двора.
В доме — немало солидных людей, возглавляющих свои фирмы, в том числе и строительные.
— Кто знает Музыкантского лично?
— А в окружение мэра никто не вхож?
Нет, никто ни с кем не отдыхал, не обедал, не парился.
Ни у кого даже не возникает мысли, что можно добиваться законности обычным путем, без личных связей.
Но ведь как-то же сносят некоторые самострои. Мне звонил знакомый с проспекта Мира, он сам видел, как к ларькам подъехала платформа с краном в сопровождении трех омоновцев с короткоствольными автоматами на груди. Когда кран стал цеплять ларек, молодой, могучий хозяин кинулся на рабочих, но получил от автоматчика резкий удар ногой в живот.
— Хорошо, заплатим ОМОНу.
Если не личные связи, то — деньги… Жильцы дома не виноваты, что так думают. И я втягиваюсь невольно в запретный быт: конечно, уж лучше скинуться, чем эта закусочная, отхожее место под окнами с непременной распивочной, куда будут приходить со своими бутылками, самодеятельным общественным туалетом, наконец, с непременным, неизбежным рассадником мышей и крыс.
В середине апреля «Известия» писали: «…В Москве началась кампания по уничтожению крыс. Среди них попадаются экземпляры чудовищных размеров». Текст сопровожден снимками, на одном из них рабочий держит за хвосты двух крыс — на уровне лица, а головы их свисают до колен.
Одним документом устроители закусочной все же запаслись: Договор. Акционерное общество «Моспромстрой» в лице Моисеенкова А. А., с одной стороны, Музыкальный театр юного актера в лице художественного руководителя — директора театра Федорова А. Л. с другой стороны, заключили…
Заметили? Должность Моисеенкова не указана. Потому что директор столовой не является распорядителем кредитов и не обладает правом финансовой подписи. То есть договор подписывать он не имеет права. Это — «с одной стороны». «С другой стороны» — театр лишь арендует подвал в доме, его права — липовые.
…Единственный документ — и тот фальшивый.
Весь дом поставил свои подписи, и я отправился с письмом в отдел административно-технической инспекции территориального управления «Тверское». Больше всего опасался, что начальник отдела О. Солина скажет: «Если слушать жильцов, в Москве вообще нигде ничего не построишь». Эту формулу я слышал когда-то. Но Ольга Григорьевна сказала: «Без согласия жильцов нельзя».
Инспектор отдела Н. Брейкина легко установила: закусочная устанавливается в обход властей, незаконно. На другой же день начальник территориального управления «Тверское» Б. Пашинцев поставил письменную резолюцию: «Срочно необходимо найти замену!» То есть — другое место для закусочной. Срочно!
27 апреля начальник территориального управления «Тверское» Борис Анатольевич Пашинцев уехал в командировку.
А через день, 29 апреля, во дворе выгрузили и установили закусочную.
— Да Пашинцев перед отъездом наверняка с Семеновым обо всем договорился, — хором заключили соседи, — кому там верить?
Семенов — зам. генерального директора «Моспромстроя», лично курирующий будущую закусочную.
* * *
Известинские коллеги мои, много повидавшие, единодушны: — Трудно придется, трудно…
У редакции свой пример перед глазами. Более смрадного места в Москве, чем вход в «Известия», наверное, сыскать трудно. Территория возле входа принадлежит редакции. Но кто-то поставил у входа два коммерческих киоска, и теперь между ними и автомобильным салоном укрепился стойкий, всеохватывающий запах мочи. В центре Москвы рядом с Пушкинской площадью среди бела дня справляют нужду возле входа в редакцию все, кто хочет.
Пропахла Москва, пропахла.
С работы — домой, от клоаки — к клоаке.
* * *
События меж тем развиваются параллельно.
Административно-техническая инспекция территориального управления «Тверское» штрафует строителей торгового павильона на 70 тысяч рублей «за отсутствие согласования с отделом подземных сооружений».
Строительство продолжается.
За каждый день работ строителей штрафуют на 200 рублей.
А они продолжают возводить торговый павильон.
Что такое 200 рублей для Моисеенкова? Да Моисеенков за оба павильона выплатит штраф на сто лет вперед и будет спокойно торговать.
Наконец, 6 мая 1993 года согласно статье 144 Кодекса РСФСР об административных правонарушениях составляется протокол об административной ответственности. Теперь директору грозит штраф в несколько окладов.
А он на оборотной стороне протокола спокойно отвечает: «В настоящее время документация оформляется».
Ничего не боится. Ни-че-го и ни-ко-го.
В территориальном управлении «Тверское» мне сказали, что торговцы, случается, угрожают работникам управления физической расправой.
Так и живем. С одной стороны — травим крыс, с другой — плодим их. Заметка «Крысы блокируют выходы из метро» была напечатана в «Московском комсомольце» совсем недавно:
«Жуткая сцена произошла вчера на станции метро «Речной вокзал». В середине дня движение пассажиров в наземной части здания было блокировано… крысами.
При выходе из метро дорогу выходящим отсекла целая стая крыс. Добрая дюжина здоровенных тварей, не торопясь, двигалась из одного конца здания в другой. Люди в панике двинули назад. Началась свалка. Работники станции объясняют этот случай тем, что рядом появилось много палаток, торгующих съестным. Поэтому крысы поселились в метро и окрестностях, чувствуют себя как дома и перестали бояться людей».
* * *
Все-таки безвластие лучше всевластия денег, слабая власть лучше сильной подкупленной власти. В первом случае вступает в действие Кодекс об административных правонарушениях, во втором — Уголовный. А главное, в первом случае всегда остается надежда, что власть окрепнет.
К тем чиновникам, с которыми я общался, отношусь с надеждой. Пашинцеву, как мне показалось, мешает интеллигентность. Начальник такого огромного территориального управления должен быть еще и прорабом. Что нужно, чтобы исполнялись решения властей, какие «дополнительные полномочия»? Новые законы или достаточно исполнять существующие?
Неужели раньше с исполнением было строже только потому, что подчиненные состояли на партийном учете? Неужели только в страхе дело?
Недавно в печати поделился своими мыслями один из главных руководителей мафиозных группировок в Москве по кличке «Святой». Он объяснил, почему мафия сильнее государственных структур: «В мафиозных структурах существует непоколебимый устав, который выполняется всеми… Каждый должен быть предан своему делу, обязательное уважение к старшему и — соблюдение слова», — вот заповеди, на которых держится их вечная система.
Попробовал бы кто-то из них нарушить указание «Святого»…
Может быть, собрать «круглый стол», по одну сторону пусть сядут мафиози, по другую — государственные чиновники, и пусть одни научат других, как исполнять приказ.
Помоги, «Святой»?
Как сделать так, чтобы были наказаны зам. генерального директора Семенов и Моисеенков? А никак. Семенов ни на каких документах своей подписи не оставил, а Моисеенкова он в любом случае усыновит: такие директора торговых заведений в период беспредела очень в цене.
Впрочем — не в них дело. Нам надо научиться взыскивать за неумение приказывать — с любого, самого высокого должностного лица.
* * *
Странный сосед из большого корпуса, которому на всех «нас…ть», вдруг стал поджидать меня у выхода из дома — раз, другой, он бежит вслед и что-то яростно кричит.
Оказывается, работы во дворе пошли на спад, он узнал что-то, чего еще не знаю я.
А у него-то что: власть или деньги? Я до сих пор не знаю, где работает он, Юрий Константинович Завивалов. И почему я решил, что он в шестерках у директора столовой, может быть — наоборот?
Да, работы приостановили, но закусочную пока не убирают.
Застывшая стройка как бы символизирует противостояние власти и безвластия, закона и беззакония — кто кого.
— Хорошо, уберут незаконную закусочную. А могут на этом месте построить потом конюшню? — спросил я Солину.
— У нас все могут…
То есть, если конюшню будет строить ипподром, то я смогу обратиться к Пашинцеву. А если конюшню будет строить Министерство обороны или милиция, можно уже ни к кому не обращаться.
* * *
Как там эта несчастная мученица в Австралии, которой чуть было не загородили вид на залив? Как она там — мается?
1993 г.