30 января в Санкт-Петербурге моряки-подводники отметят 60-летие со дня «Атаки века». В этот день Александр Маринеско потопил «непотопляемый» немецкий лайнер «Вильгельм Густлов» с десятью тысячами пассажиров на борту.
Подвиг был ему предназначен
На Балтике воевало тринадцать подводных лодок-«эсок». Лишь один из командиров перед походом написал завещание. Предчувствие вызвало улыбки. А в итоге из тринадцати уцелела лишь единственная, как раз под несчастливым номером.
В том, что «С-13» во всех схватках победила, выжила, заслуга каждого члена экипажа, но в первую очередь командира. В закрытом от мира пространстве он бог, царь и воинский начальник. Все решает его искусство, если хотите — талант.
Командир, Александр Иванович Маринеско, талант имел от Бога. На «Малютке» и потом на «С-13» он потопил восьмую часть того, что за всю войну все остальные подводники Балтики. Подводник № 1.
Вообще-то изначально — Маринеску. Отец его румын. В 1893 году избил офицера, за что грозила смертная казнь, но он из карцера бежал, переплыл Дунай. Женился на хохлушке, букву «у» в конце фамилии поменял на «о».
По решимости, удали и бесстрашию Александр Иванович — в отца.
В 13 лет начал плавать учеником матроса.
В школе юнг ему, как лучшему, сократили срок обучения и без экзаменов перевели в мореходное училище. Затем — высшие курсы командного состава. Но в разгар занятий слушателя Маринеско с курсов отчислили, из флота демобилизовали. Причина — «анкета».
Самолюбивый и гордый Маринеско не написал ни единой просьбы разобраться. Но несправедливость была столь очевидна, что сами восстановили. Курсы, как и школу, он закончил досрочно.
Уже через год после того, как Маринеско принял подлодку «Малютка», она установила рекорд скорости погружения, лучше всех провела торпедные стрельбы и в 1940 году была признана лучшей на Балтике.
В начале войны на маломощной «Малютке» Маринеско потопил транспорт водоизмещением 7000 тонн и был награжден орденом Ленина. Его перевели на «С-13». В первом же его походе лодка потопила очередной транспорт. Еще один орден — Красного Знамени.
Подвиг был ему предназначен.
В море он поступал вопреки всем законам подводной войны и даже логике. Атаковал порой со стороны немецкого берега, с мелководья, а уходил от погони — к месту потопления. Лез в самые опасные места — потому что его там не ждали. Он ничего не боялся ни на море, ни на суше. Но если в море был расчетлив и хитер, то на берегу не знал ни умеренности, ни осторожности. С начальством — прямой, порой дерзкий. Береговые штабные работники не любили его, да и он симпатий к ним не питал.
За всю службу на флоте — с 1933-го и до 1945-го — Александр Иванович «сорвался» дважды. 29 мая 1943 года он с товарищами крепко выпил — поминали экипажи лодок «Щ-406» и «Щ-408» и их командиров. (Лодки ушли в море разведать выход и не вернулись.) Итог — парткомиссия. 14 августа 1943 года не вернулись из похода соседки Маринеско по дивизиону — «С-9» и «С-12». Снова поминки. И снова парткомиссия.
Все же поминки — больше повод. Причина — немцы гораздо лучше подготовились к подводной войне, Балтика была густо заминирована. В 1943 году на немецких заграждениях подорвалось много первоклассных лодок. Долгими месяцами лодки простаивали в доках — в ремонтах. Маринеско рвался в море. Обратился к Орлу, комдиву: «Мне надоело безделье. Стыдно смотреть в глаза команде».
Злополучный Новый год — 1945-й. Маринеско с товарищем был отпущен в город (Турку, нейтральная Финляндия). В пустом гостиничном ресторане они со славянской широтой попросили накрыть стол на шестерых. Маринеско очаровал молодую красивую хозяйку гостиницы, шведку, и у нее остался.
Под утро постучала горничная: внизу ждет жених хозяйки с цветами. «Прогони», — сказал он. «Ты же на мне не женишься?» «Не женюсь, — сказал Маринеско, — но все равно прогони». Вскоре в дверь снова постучали, теперь уже офицер с лодки: «На базе переполох, вас ищут. Уже финским властям заявили!» «Прогони», — сказала она. «Не могу». — «Я ради тебя жениха прогнала. Какие же вы победители, с бабой переспать боитесь!» И Маринеско сказал офицеру: «Ты меня не видел».
Вернулся вечером. Ему грозил трибунал.
Но идти в море с другим командиром экипаж отказался.
Александр Евстафьевич Орел (впоследствии адмирал, командующий Балтийским флотом):
— Я разрешил ему выйти в море, пусть там искупает вину. Мне говорили: «Как же ты такого архаровца отпустил?» А я ему верил, он из похода пустой не возвращался.
Атака
Вильгельм Густлов был лидером швейцарских нацистов, одним из помощников Гитлера. В его память и был построен девятипалубный чудо-корабль, последнее слово техники, с личными апартаментами для Гитлера. Он не мог затонуть, как не мог затонуть железнодорожный вокзал. Лайнер «крестил» лично Гитлер и на банкете поднял тост: «За великую Германию».
Если бы не характер Маринеско, они бы никогда не пересеклись. Согласно приказу «С-13» курсировала в заданном районе 20 дней. Впустую. Вопреки приказу Маринеско район покинул и вышел на охоту.
Многочасовая погоня за лайнером и атака описаны не раз и подробно. Напомню лишь, что Маринеско, видя, что «Густлов» не догнать, поднял лодку и с яростью самоубийцы помчался в надводном положении. Все три выпущенные торпеды попали в цель.
По последним, двухгодичной давности, данным, за 20 часов до выхода в море на борту «Густлова» находилось 7956 человек, но по окончании регистрации приняли еще чуть более 2000. То есть на корабле, который был рассчитан на 2000 человек, находилось более десяти тысяч.
Гибель «Титаника» принято считать самой большой морской катастрофой в мире. Но на «Густлове» 30 января 1945 года, погибло более чем в шесть раз! Беженцы, сгрудившиеся на верхней палубе, на ледяном ветру замерзали насмерть и продолжали стоять, как ледяные столбы. Когда корабль накренился, все — мертвые и живые, женщины, старики и дети — посыпались в море. Замкнуло электросистему, и корабль уходил на дно при полной иллюминации…
Спаслись 998 человек. В основном мужчины, в том числе все четыре капитана: они даже не замочили свои мундиры.
«Русский варвар потопил мирный корабль!» — кричала фашистская пропаганда. Но еще в войну шведские и финские исследователи признали, что «Густлов» являлся «законной целью для атаки». Потом это подтвердят и сами немцы. Лайнер был плавучей учебной базой немецких подводников. На борту его находились 3700 молодых офицеров-подводников (теперь немцы поправляют: более тысячи. Пусть так). Далее, 370 девушек из вспомогательного флотского батальона. Они разместились в пустом бассейне «Густлова», выложенном разноцветным кафелем и мозаикой. Торпеда с надписью «За советский народ!» попала в бассейн. «Многих девушек разорвало на куски осколками кафеля и мозаичного панно. Вода быстро прибывала, в ней плавали куски человеческих тел, бутерброды… спасательные жилеты». (Гюнтер Грасс, писатель).
А еще на борту находилось войсковое соединение 88-го зенитного полка, хорватские добровольцы, 162 раненых солдата, 426 членов судовой команды. Это был вооруженный лайнер, подчиненный ВМФ, который шел без опознавательных знаков, с сопровождением.
Невольные параллели и совпадения… 30 января 1945 года Гитлер отмечал годовщину прихода к власти, выступал в рейхстаге с обращением к нации. Корабельное радио «Густлова» транслировало эту речь, под слова о непобедимой Германии корабль уходил на дно. 30 января — еще и день рождения нациста Вильгельма Густлова, имя которого красовалось на судне.
Разве не мистика?
* * *
Вот о чем не писали и не пишут. В районе потопления «Густлова» курсировали шесть новейших немецких подлодок, на каждой экипаж 57 человек (на «С-13» — 47) и на каждой 24 торпеды нового поколения. Вахтенные на мостиках видели мчащуюся во мраке одиночную русскую лодку в надводном положении. Не веря такой наглости, словно парализованные, они наблюдали за сумасшедшими русскими… Так и не решились атаковать.
В момент катастрофы мимо проходил тяжелый крейсер «Адмирал Хиппер» — колосс длиной свыше 200 метров, скорость 32 узла, 40 орудий, 12 торпедных аппаратов, глубинные бомбы и три палубных самолета. В воде плавали, тонули тысячи людей — крейсер предпочел промчаться мимо: «вследствие подводной опасности». Маринеско наводил на них панику.
А «С-13» на базу не спешила. Через 10 дней потопила еще и мощный крейсер, на борту которого было около трех тысяч солдат и офицеров.
За один поход, отмечал с восхищением нарком Н. Кузнецов, Маринеско уничтожил целую дивизию. Комдив А. Орел представил Маринеско к Золотой Звезде, нескольких офицеров экипажа — к ордену Ленина.
Награду Маринеско снизили до ордена Красного Знамени. Из подвига вычли вину. Соответственно резко снизили награды и всему экипажу.
Неуставной
«Атака века» — так оценили подвиг экипажа «эски» английские историки. Английские, шведские, финские, западногерманские, прочие специалисты задавались вопросом: почему Маринеско не Герой? И приходили к выводу: советское военное командование не поверило в фантастические победные результаты.
Разве могла им, нормальным людям, прийти в голову истинная причина? Руководству ВМФ нужно было, чтобы Герой был непременно хрестоматийным, уставным…
Хрестоматийный никогда бы не совершил ничего подобного.
Штурман Редкобородов:
— В 1967 году газета «Страж Балтики» опубликовала статью, в которой написала: «Густлов» топил старпом Ефременков, а не Маринеско. Намекали, что командир был в нерабочем состоянии. Александр Иванович уже умер, это ему вдогонку…
Долгие послевоенные десятилетия имя его называли полушепотом, словно речь не о подвиге, а о преступлении.
Памятник
Опять параллели: «Густлов» — Маринеско, они — мы.
В послевоенные годы многие водолазы, охотники за сокровищами, прочие хищники разоряли, коверкали потопленный «Густлов» — искали знаменитую Янтарную комнату, золото Имперского банка.
Военно-морское ведомство СССР почти полвека рвало на части командира легендарной «С-13». Потрошили и живого, и мертвого. Искали компромат и на военном флоте, и на гражданском, и на заводе, где ему пришлось работать.
Что за страсть такая — мертвых обыскивать?
В Германии, в Киле, у входа в гавань, поставили памятник «Вильгельму Густлову».
И в СССР, в Лиепае, во второй половине 80-х решили поставить памятник Маринеско. Бросили клич: с офицеров — по пять рублей, с мичманов — по трояку, с матросов — по пятьдесят копеек. Всеобщий подъем был необыкновенным. Рабочие трудились бесплатно, сверхурочно. Скульптор Валерий Приходько от денег отказался.
Праздник открытия был — чудо. Цветы, митинг. Два гимна — СССР и Латвии.
А через три недели рано утром моряки глянули и остолбенели: имя Маринеско с памятника сорвано. Ночью.
Оказалось, распорядился политработник в/ч Иванов, который как раз руководил сооружением. На него цыкнули из Москвы. Он это скрывал: «Просто памятник совершенствуем».
Нечасто я видел отречение.
* * *
Любим, потом каемся, что любили, потом каемся, что каялись. Сколько раз уже одною и тою же рукой крестили и предавали анафеме, жаловали и казнили.
Бывший политработник Василий Федорович Иванов поступил мудро. Он заготовил памятник и… для себя. На большой мраморной плите красочно выбили имена создателей памятного комплекса во главе с ним, Ивановым. Хотели поставить плиту рядом с памятником Маринеско. А когда из Москвы цыкнули, плиту потихоньку зарыли рядом в землю. Уезжая вскоре в Ленинград на долгожданную должность, на контр-адмиральство, Иванов так и сказал:
— Еще время придет, может, выкапывать будем.
Потом, если победят противники Маринеско, Иванов чист: да, ошибся, но тут же и поправился — фамилию эту нехорошую сам же и сорвал. А если победят сторонники Маринеско, он выкопает плиту со своим именем и скажет: я и тогда был «за».
И останется принципиальным для любого времени.
Государственная «атака века»
Неужели дело только в той злополучной новогодней ночи в Турку? Ведь оба партвзыскания за выпивки-поминки парткомиссия потом сняла с Маринеско как с вполне «искупившего свою вину честной работой и дисциплинированностью». Неужели одна новогодняя ночь разрушила всю жизнь?
А. Орел:
— Беда Маринеско в том, что его судьбу решали те, кто ни разу выстрела не слышал.
Кто?
На подводные лодки подсаживали штабных политработников. Зная Маринеско, к нему на лодку никого не направляли. Но в конце войны командующий Черноморским флотом адмирал Трибуц дает уничижительную характеристику начальнику отдела подводного плавания Балтфлота контр-адмиралу Стеценко. Этот контр-адмирал ни разу (!) не вышел в море. Фактически характеристика — упрек в трусости.
И вот для Стеценко выбрали самую надежную подводную лодку — Маринеско. «С-13» курсирует в море с 20 апреля по 13 мая. Год — 1945-й. Старший на борту — контр-адмирал. Семь раз Маринеско обнаруживает цель для атаки, и каждый раз Стеценко пресекает все попытки атаковать. Маринеско пытается согнать Стеценко со своего командирского поста. Дело доходит до рукопашной… Офицеры лодки разнимают их.
Лодка вернулась пустой. Контр-адмирал строчит донесение: «из-за неправильных действий командира», «из-за неправильного маневрирования» и т.д. «боевую задачу подлодка не выполнила». Самая унизительная для Маринеско запись: «не стремился сблизиться с противником». И еще: «нерешительность».
За этот поход был награжден один-единственный человек. Кто? Стеценко. Он получил самую высокую морскую награду — орден Нахимова.
После этого Маринеско дал себе волю — выпивки, конфликты с начальством. По свидетельству писателя А. Крона, у него начались приступы эпилепсии. Трудно поверить, но Александр Иванович, с его-то гордостью, чувством собственного достоинства, сам просит парткомиссию: устал, выпиваю, потому что болен, прошу направить меня лечиться…
Шел август 1945-го. Война была позади. Теперь он и трезвый государству не нужен. Маринеско просто уволили с флота.
Александр Иванович работал в институте переливания крови замом директора по хозяйственной части. Директор-хапуга строил дачу, хотел избавиться от принципиального зама. С согласия директора Александр Иванович развез по домам низкооплачиваемых работников валявшиеся во дворе списанные торфобрикеты. Директор сам же и позвонил в ОБХСС.
За давностью лет я не без труда установил фамилию негодяя: директор — Викентий Васильевич Кухарчик.
Был суд. Председательствовала Прасковья Васильевна Вархоева. Первый состав суда распался. Прокурор, фронтовик, видя липу, от обвинения отказался, оба народных заседателя заявили особое мнение. Лишь судья Вархоева не сдалась…
Но зачем я извлекаю эти имена — из тьмы, из небытия? Мало ли было их, подручных своего времени? Извлекаю с единственной целью — ввести в широкий обиход, в повседневность не только такие забытые ныне понятия, как «честь имени», или, как говаривали в старину, «фамильная честь», но и соответственно «фамильное, родовое бесчестье». Если через поколения на детей и внуков будут оглядываться, может, и черных распорядителей станет поменьше, и исполнителей сыскать будет потруднее.
Конечно, я упрощаю. История всех последних десятилетий менялась так часто и круто, что созидатели и разрушители (гонимые и гонители) оказывались подчас в едином лице.
Маринеско приговорили к трем годам лишения свободы. На такой срок далеко не отправляют. Но КТО-ТО вел его. Александра Ивановича загнали на Колыму. Запихнули в один вагон с недавними полицаями.
То, что творила с ним советская власть, вплоть до его нищенской смерти и после смерти, тоже можно назвать «атакой века».
Травля
Я опубликовал в «Известиях» историю с надругательством над памятником Маринеско. После этого газете пришлось ввязаться в войну — войну долгую, неравную — за имя легендарного подводника.
Политуправление ВМФ вело травлю по лучшим образцам прошлого. Молодой капитан 3 ранга В. Вербицкий выступает с разоблачительными статьями в «Страже Балтики». «Развенчиваются» все: Маринеско выведен негодяем, команда под стать командиру — шкурная (якобы экипаж составлял липовые отчеты о потопленных судах, чтобы получить большие денежные вознаграждения).
Публикации кощунственно приготовили к 25-летию со дня трагической смерти Маринеско. Их перепечатала газета Черноморского флота; с опозданием, не без сопротивления — газета Тихоокеанского флота. И только Северный флот отказался, устоял.
Зато расстаралась «Красная Звезда». Здесь другой молодой капитан 3 ранга О. Одноколенко подозревает в корысти тех, кто вступался за Маринеско.
Ну как с ними бороться? Все архивы по «С-13» ВМФ спрятал под замок, офицеров лодки к ним и близко не подпускают. А молодым холуям — пожалуйста.
…Собственно, что такое Вербицкий или Одноколенко? Вербицкие и одноколенко, готовые привести в исполнение любой приговор, сыщутся всегда и всюду. Не это самое грустное. Отличая русскую историю от прочих зарубежных, Владимир Ходасевич писал: «Дантесы и мартыновы сыщутся везде, да не везде у них столь обширное поле действий».
И «поле действий» бесконечно, и механизм оцепления безупречен.
* * *
Жаловалась и дочь Маринеско от первого брака Леонора.
— Зачем вы травите военно-морское ведомство? — выговаривала она мне по телефону. — Вы хотите меня с ними поссорить? Вы же отца не знаете, он бросил нас с матерью и не платил алименты.
— Когда это было?
Оказывается, когда сидел в лагере. То есть когда сам отчаянно нуждался в помощи…
Жалобу свою Леонора передала в «Красную Звезду», Вербицкий с удовольствием использовал ее в травле Маринеско.
А Таня, дочь от второго брака, позвонила, чтобы только сказать: «Спасибо!!!»
Маринеско и при жизни, и после смерти раскалывал мир надвое.
«Я начинаю терять веру в советскую власть»
10 октября 1951 года он был освобожден. К этому времени уже посадили за хищения директора института.
В частных архивах я нашел письмо: «В соответствии со ст. 6 Указа Президиума от 27 марта 1953 г. «Об амнистии» Маринеско А.И. считается несудимым». Значит, помиловали? Все же виноват, но простили? Я сообщил о документе и.о. зампреда Ленинградского горсуда В.И. Дюкановой.
Были подняты приговор, кассационное определение.
На среду, 27 апреля 1988 года, назначили президиум Ленинградского горсуда. А 28 апреля председатель горсуда Владимир Иванович Полудняков позвонил мне домой. Он волновался. Чувствовалось, для всех них, судей, дело было не рядовое и точку они ставили с сознанием исполненного долга: Маринеско был невиновен.
Значит, хлебал баланду из одного котла с полицаями по ошибке и все унижения — ошибка…
После освобождения он работал грузчиком, топографом, а потом пришел на завод «Мезон», заслужил немало благодарностей, его портрет висел на Доске почета. Но никто вокруг не знал о военных заслугах Александра Ивановича. Хозяйка квартиры, у которой он снимал комнату, увидела однажды орден Ленина, поинтересовалась. «Была война, — ответил он коротко, — тогда многие получали».
В конце 50-х Александр Иванович расстался со своей второй женой Валентиной Ивановной Громовой. Они прожили вместе 15 лет. Разошлись, но остались в добрых отношениях.
Жизнь в конце улыбнулась ему: он встретил Валентину Александровну Филимонову. Из отпущенных им судьбой трех лет совместной жизни два тяжело, безнадежно болел.
Валентина Александровна, жена:
— Мы у знакомых встретились. Брюки и пиджак в заплатах, видно, что сам штопал. Единственная была рубашка. Чист, очень опрятен, но уж так беден. Пошел меня провожать и у меня остался. Чем привлек, говорите? Ну, у него вообще сила притяжения была — как гипноз, это и дети, и взрослые чувствовали. Походка была необыкновенная. Голова немного приподнята — гордо так и медленно вышагивает, величественно. Особенно когда выходили на набережную, на Неву — он сливался с гранитом… В получку приносил 25 рублей, аванс немножко больше. Он же платил алименты дочери. И я, чтобы маме показать, что в доме действительно мужчина появился, его деньги придерживала, подкладывала из своей зарплаты и потом уже маме отдавала. Через год поехали с ним на встречу ветеранов-подводников. Я ничего не поняла: называют Сашину фамилию — и такой гром оваций, не дают дальше говорить. Я только тогда узнала, КТО он.
Заработок Александру Ивановичу всегда срезали, поскольку он получал небольшую пенсию. Потом на заводе пошли навстречу, разрешили зарабатывать сверх потолка. Но тут нагрянула ревизия, по суду (опять суд!) Маринеско стал ежемесячно возвращать «излишки». Когда смертельно заболел и слег, эти суммы стали вычитать из пенсии…
Из обстановки был маленький узкий диван, Александр Иванович пристраивал рядом доску, чтобы спать вдвоем. Когда он заболел, жена укладывала его у стены. Бомжи.
Из письма Маринеско Крону: «Наличными мне остается 30—35 рублей. Как дальше жить? И что меня ожидает в будущем?»
Около двухсот офицеров, среди них 20 боевых адмиралов и генералов, 6 Героев Советского Союза, 45 командиров и комиссаров подводных лодок, обратились в ЦК КПСС с ходатайством о назначении Маринеско персональной пенсии. В просьбе отказали.
Маринеско — Крону: «Последнее время на 51-м году жизни я начинаю терять веру в советскую власть. А.А., если найдете мне совет или сможете чем-нибудь помочь, буду век благодарен Вам».
Александр Крон обратился к адмиралу Исакову.
— Я старый служака, — ответил адмирал, — и всякая распущенность мне ненавистна.
Но, выслушав писателя и ознакомившись с документами, суровый адмирал тут же написал Маринеско:
«Глубокоуважаемый Александр Иванович. …Я решил завтра написать письмо министру обороны т. Малиновскому. Самое главное в данный момент — это чтобы Вы ни в чем не нуждались для лечения и питания. Поэтому завтра или послезавтра я вышлю Вам 100 р., прошу их принять не задумываясь. Чтобы Вы могли планировать свой бюджет, учтите, что через месяц вышлю еще 100 р. Что из медикаментов Вам надо?
P.S. Думаю, что не только материальные дела Ваши придут в благополучное состояние, но и моральный ущерб нанесенный будет относительно возмещен.
Привет. Поправляйтесь. Ваш Исаков. 11.09.63 г.»
* * *
После смерти Маринеско судостроители обратились к главному адмиралу ВМФ Горшкову с просьбой присвоить одному из кораблей имя Александра Маринеско. На коллективном письме главком поставил резолюцию: «Недостоин».
Сам Сергей Георгиевич Горшков обе свои Золотые Звезды получил спустя много лет после войны — по сути, в подарок. Поскольку именно с его участием раздувалась эпопея Малой земли с полковником Брежневым. Горшков командовал флотом 30 лет.
Последний из могикан
Из воспоминаний Михаила Вайнштейна, дивизионного механика, ближайшего друга Александра Ивановича:
— Маринеско умирал, он лежал в очень плохой больнице. Для госпиталя у него немного не хватало стажа. Мы, ветераны, пошли к командующему военно-морской базой Байкову. Адмирал был взбешен: «В нашем госпитале черт знает кто лечится, а для Маринеско нет места?» Тут же распорядился, дал свою машину…
Валентина Александровна:
— Я попросила врача, чтобы мне помогли донести Сашу до машины. Врач сказала: «Как сумели договориться с госпиталем, так и перевозите». Ни сестра, ни нянечка — никто не подошел. Я осторожно подняла Сашу и взвалила его себе на спину. Он уже легкий был. Так, на спине, понесла по коридору… По дороге из больницы в госпиталь мы увидели корабли на рейде, и Саша единственный раз заплакал: «Больше я их никогда не увижу».
Оболганные, загнанные в угол, сподвижники Маринеско боролись без всякой надежды на успех. Тот же Михаил Вайнштейн с горькой усмешкой говорил мне: «Жаль, зря стараетесь… ЭТО не напечатает никто и никогда».
Первая из серии моих статей о Маринеско была опубликована 17 июня 1988 года. В этот день хоронили Вайнштейна. Не дождался Михаил Филиппович. Не дотянул. Инфаркт.
Боевые соратники говорили со мной часами (а могли бы и сутки напролет) — не только не веря в успех, но еще и рискуя при этом. Контр-адмирал Иванов, который когда-то приказал сорвать ночью фамилию Маринеско с памятника и вел потом войну против газеты, копию своего письма, полного угроз, переслал офицеру подлодки «С-13» Якову Коваленко, поскольку тот помогал журналисту.
Из-за этого письма у Якова Спиридоновича случился третий инфаркт. И была клиническая смерть. А настоящая смерть пришла после пятого инфаркта.
Из семи офицеров экипажа «С-13» один оставался — последний из могикан штурман Николай Яковлевич Редкобородов. Второе лицо на подводной лодке, правая рука Маринеско. Гордый, самолюбивый. После очередного печатного пасквиля соратники к нему: «Надо ответить!» — «Не надо! Не унижайтесь. Наша «эска» свое дело сделала. История рассудит».
Но так случилось, что Маринеско едва не расколол и свой героический экипаж. В 1990 году его наконец посмертно наградили Золотой Звездой. И один из офицеров не устоял — потребовал, чтобы и всем членам экипажа вручили те высокие награды, к которым они когда-то были представлены и которых из-за неприязни к Маринеско их лишили… В числе тех, кому предназначались ордена Ленина, был и Редкобородов. Но штурман пресек попытку бунта на корню…
* * *
В конце августа прошлого года я позвонил Редкобородову.
Поговорили о будущей встрече. Может быть, 30 января, в «день лодки». А может, и раньше. «Граммов по сто-то еще осилим?» «Осилим-осилим», — отвечал мне могучий, густой баритон.
А 29 сентября вечером раздался звонок из Петербурга. Капитан 1 ранга Анатолий Филатов сообщил:
— Редкобородов умер. Вчера.
Валентина Васильевна Редкобородова, жена:
— Знакомый контр-адмирал вроде бы договорился с Военно-морской академией, дал телефон, имя врача. Звоню. Отвечает: «В таком возрасте и с такими заболеваниями взять вашего мужа не можем. Ему нужна сиделка». Отказал, короче… Утром, часов в восемь, я на кухне — и вдруг не слышу знакомого дыхания с хрипотцой. Вбежала в комнату, он белый, но дыхание еще чуть-чуть есть. Звоню в «скорую» — говорят: «Вызывайте неотложку». Звоню в неотложку — отвечают: «Звоните в «скорую». Опять звоню: «скорая» на вызове, звоните в неотложку». Так я металась туда-сюда. А около девяти пульс пропал. Опять звоню в неотложку. «Кажется, он умер…» — «Кажется или все же умер?» — «Не знаю». — «Идите и еще раз проверьте, мы подождем». Я побежала, вернулась. «Кажется, умер. Но вдруг еще можно спасти?» — «Хорошо. Мы приедем». Приехали в два часа дня — забрали тело.
Реабилитируем прошлое и гробим настоящее. Жаль, что после нас кому-то придется заниматься нашими делами! Офицеры «эски» умирали на гражданке — словно погибали. Инфаркты как пули.
Остался ли кто-нибудь жив из 47 членов экипажа? Да, трое. Краснофлотец, электрик Алексей Тихонович Астахов, 82 года, живет в Кронштадте. Краснофлотец, радист Михаил Иванович Коробейник, 81 год, живет в Буденновске Ставропольского края. И старшина 2 статьи, командир отделения рулевых Александр Никитович Волков, 86 лет, живет в поселке Чернянка Белгородской области.
И все-таки свершилось
Моя неравная война за Маринеско длилась два года. Семь публикаций. Сотни тысяч писем читателей. Приходили письма, в которых было 800, 1000 подписей. В одном — 3000!
Мешки писем мы отправляли в Президиум Верховного Совета. Там не знали, что с ними делать. Люди и сами писали в Президиум Верховного Совета, в ЦК КПСС. Оттуда потоки писем переправляли в Министерство обороны, а из министерства в военно-морское ведомство. Верхи пребывали в растерянности.
В нескольких городах прошли демонстрации.
Власть подняла руки вверх.
В преддверии 9 Мая 1990 года, в канун 45-летия со Дня Победы, Александру Ивановичу было присвоено звание Героя.
Редкий случай — народное мнение стало реальной силой.
Они были первыми
Но, дорогие читатели, я был далеко не первым. Я даже не был вторым.
Первым был писатель-маринист Александр Крон. В 1960 году он приехал на сбор ветеранов-подводников. Маринеско встречали восторженно, как ни одного Героя. Крон написал репортаж — наконец-то обнародовал имя.
А вторым был писатель Сергей Сергеевич Смирнов. Он вел по телевидению популярный альманах «Подвиг». 4 октября 1963 гола он всю передачу посвятил Маринеско, а в конце сказал напрямую: «Герой войны умирает в нищете».
Со всей страны в Ленинград хлынули переводы. Часто по три, по пять рублей (от студентов, пенсионеров). Работать с такими суммами очень трудоемко. В сберкассе на Невском вначале отказывались их оформлять. Им объяснили в чем дело.
Валентина Александровна, жена Маринеско, смогла теперь уволиться с работы, чтобы ухаживать за больным. Они были неразлучны.
Жить оставалось считанные дни.
Из рассказа Михаила Вайнштейна:
— Я пришел, настроение у него было невеселое. «Все, это конец». Я успокаивал. Время обедать, а жена как-то мнется. Он говорит: «Ничего, пусть смотрит, ему можно». Она разбинтовала живот, и я увидел трубку, которая шла из желудка. Валентина Александровна вставила воронку и стала наливать что-то жидкое. Мы с ним по рюмке коньяка выпили, было уже все равно — врачи разрешили. Он сказал: «Только чокаться не будем». Вылили в воронку. Он порозовел, оживился. Горло было черное. Видимо, облучали. А второй раз пришел — уже и в горле была трубка. Она быстро засорялась, Саша задыхался, и Валентина Александровна через каждые 20—30 минут ее прочищала. Теперь, когда смерть была рядом, у него, как всегда в самые трудные минуты в войну, взыграл бойцовский дух… Говорить он уже не мог, взял лист бумаги и написал: «Миша, у тебя испуганные глаза. Брось. Вот теперь я верю в жизнь. Мне поставят искусственный пищевод».
25 ноября 1963 года Александр Иванович скончался.
Умер, а денежные переводы и лекарства все шли.
* * *
Судьба, словно проверяя, подвергала его двойным испытаниям. Два увольнения с флота. Два суда. И шапка по кругу тоже была брошена дважды. Сначала — живому, потом — на тот несчастный памятник.
До последнего дня из его маленькой пенсии продолжали вычитать деньги за переработку на заводе «Мезон». Он не успел вернуть все. Остаток списали по причине смерти. Так что и жил он вроде как в долгу перед государством, и скончался, не рассчитавшись.
Эпилог
Меня волнуют судьбы участников этой эпопеи.
Как сложилась жизнь шведки, хозяйки гостиницы в Турку, с которой Маринеско провел новогоднюю ночь? Было ей 28 лет. Жених на ней не женился. Кажется, она вообще не вышла замуж и скончалась рано — ей было едва за сорок.
Гонитель Маринеско молодой офицер Вербицкий, выполнив черный заказ командования флота, получил повышение в звании.
Контр-адмирал Иванов, приказавший сорвать с памятника фамилию Маринеско, остался принципиальным для любого времени. В Музее подводного флота России имени Маринеско он числится председателем совета музея, ездит по России с лекциями о замечательном подводнике.
Дочь Леонора Маринеско, вставшая на сторону гонителей, возглавляет музей Одесского мореходного училища имени отца…
* * *
От главного входа Богословского кладбища в Петербурге сверните, пожалуйста, влево, в конце будет тупичок, небольшая калитка в заборе. Дальше средняя дорожка выведет вас к Двинской аллее. Здесь, за черной оградой, могила. Уникальный обелиск, других таких нет: вместе со званием указана и должность. Гранитный обелиск ставил адмирал Исаков, и надпись его: «Командиру подводной лодки «С-13» капитану 3 ранга Маринеско Александру Ивановичу. 1913—1963 гг.» На граните крошки хлеба, чтобы птицы слетались, чтобы жизнь вокруг продолжалась.
Из рассказа Маринеско Крону: «Раздача пищи в их руках… (Маринеско ехал на Колыму в одном вагоне с недавними полицаями. — Авт.) Чую — не доедем. Стал присматриваться к людям — не все же гады. Вижу: в основном болото, оно всегда на стороне сильного! На счастье, оказалось рядом несколько моряков. Сговорились… При очередной раздаче пищи началась драка. Сознаюсь вам, я бил ногами по ребрам и был счастлив».
* * *
Из писем Маринеско Валентине Ивановне Громовой, его второй жене:
«Здравствуй, милая, дорогая Валюшка! Город Ванино — большая деревня, нет водопровода, нет канализации. Сильная снежная пурга замела наш дом до крыши, и, чтобы выйти, нам пришлось вылезать в отверстие в потолке (для печки-времянки) и очистить снег от двери.
Я надежды не теряю и твердо уверен, что буду еще с тобой счастливо доживать свой век (лет до 80—90). Уже сейчас начал подготовку, в эту получку 50 рублей отдал портному, которому заказал пошить «москвичку» — полупальто из шинели.
С тем любящий тебя безмерно, твой слуга и муж».
«Получил твою и от мамы посылку, даже не успел прочесть книгу…»
Книгу у Маринеско украли. Он сказал об этом хозяину камеры, «пахану». Тот ответил: «Александр Иваныч, через минуту книга будет у тебя». Но молодой вор уже разрезал книгу на карты… По приказу «пахана» четверо урок с верхних нар раскачали парня и головой вонзили его в пол. Охране сказали: упал с нар. До конца жизни Маринеско не мог простить себе, что сказал «пахану» о пропаже.
По-своему, по-звериному они, в отличие от советской власти, «берегли» его в камере. В чем притяжение личности даже для урок? Ведь о подвигах Маринеско они не знали.
Александр Иванович нашел способ переписываться не через лагерный почтовый ящик. «Здравствуй, дорогая Валюша! К нам для проверки заглянуло начальство и, узнав, что я пишу письма не через п/я 261/191, забрало все твои письма, которые я хранил, и наказало меня, сняв с бригадиров и переведя в грузчики.
До свидания, счастье мое невидимое! 29/1-1951 год».
«Здравствуй, дорогая, милая и самая близкая из всего существующего в мире Валюта! Из моей шинели получилась очень хорошая «москвичка».
Хотел Александр Иванович подкопить денег и на брюки, но…
С первой семьей Маринеско давно расстался, и вдруг — сюрприз.
«Получил новости: Леонора Александровна (восемнадцатилетняя дочь. — Авт.) выслала на п/я исполнительный лист. Могла, конечно, Лора написать мне письмо, объяснить свое положение, и, конечно, я как-нибудь бы ей помог, но, видно, дело повела ее мать так, чтобы окончательно снять с меня штаны. Но что же делать? До сего времени я получал на руки 200 рублей, а сейчас проживу и без них. 20/IV-51 года».
Мать Маринеско, Татьяна Михайловна, узнав об исполнительном листе на сына от его взрослой дочери, устроилась на работу, чтобы помогать сыну. И написала письмо Сталину:
«Дорогой и любимый наш Иосиф Виссарионович!
Пишет Вам исстрадавшаяся в муках мать героя войны Александра Маринеско.
Над моим сыном нависла ложь!
Родной наш Иосиф Виссарионович! Я становлюсь перед Вами на колени, я умоляю Вас — помогите… Утешьте сердце матери. Станьте отцом моему сыну.
Мы знаем, что Вы самый справедливый человек на земле».
Зреет тревога: «Милая Валюта! Пишу третье письмо, но ответа от тебя все нет и нет. Наверное, тебе уже надоело ждать меня».
Она ответила из какой-то северной Затейки, где работала в геолого-разведочной экспедиции. Звала к себе. Было очень мало шансов, что Маринеско пропишут в Ленинграде.
«Не было предела моей радости. Но есть ли в Затейке суда, где я мог бы устроиться старшиной судна? И возьмут ли меня? Сейчас у меня есть хорошая «москвичка», но остального ничего нет, ехать прямо к тебе в Затейку даже и не совсем прилично. Значит, нужно заехать в Ленинград за документами и прочей мелочью — хотя бы за бритвой. Если бы ты знала, как мне хочется быть с тобой! Я не хочу задерживаться даже на мгновение. Но сейчас стало значительно труднее зарабатывать зачеты».
«У нас с тобой осталось жизни не более 50—60 лет. Дорогая моя детка, ты мне пишешь, что стала белая. И борода моя белая до единого волоска, а также и виски. Когда мы будем вместе, то, наверное, все будут любоваться нами — молодыми, но белыми. Не горюй, мы еще с тобой дадим жизни».
«Любимая моя Валюша! Много положил я труда для быстрейшего освобождения, но причина в деньгах: было бы у меня рублей 500, я возвратился бы месяца на два раньше. Даже здесь решают вопрос деньги. Сегодня очень плохо себя чувствую: болит в правой стороне груди и температура до 38 градусов. Но работать необходимо — нужны зачеты рабочих дней. Я почти каждый день молю Бога о быстрейшем с тобой свидании. Но Бог, очевидно, не слышит меня, но слава ему, что он дает мне надежду!»
«Вся жизнь зависит от нас самих — от нашего отношения друг к другу и к людям».
«Сегодня получил мамино письмо… Собирается выслать посылку мне. О моих … писать не стану, ибо во всем виноват я. Напиши ей, что когда освобожусь и немного мы накопим денег, то обязательно приедем к ней в Одессу…»
Планам сбыться было не суждено.
* * *
Посмотрите на фотографию мертвого Маринеско. Склонилась над ним десятилетняя Таня. А справа вверху красивое славянское лицо потерянной старушки. Это Татьяна Михайловна Маринеско. Она пережила сына на 12 лет. Ветераны войны написали ходатайство главкому флота Горшкову о персональной пенсии для нее. Отказал. Она доживала в Одессе в коммунальной квартире, на девятом десятке лет за дровами и водой ходила во двор и пенсию получала 21 рубль. Много лет спустя заброшенную могилу ее в степи, под Одессой, случайно обнаружат следопыты.
Сама виновата, мать, сама виновата: не того сына родила.
2005 г.