Сейчас журналистика другая — кавалерийская, в основе — горячий факт, сенсация. Раньше были — социализм, идеалы, теперь — капитализм, коммерция. Рабство от идеологии сменилось рабством от денег. Как бы Нина Александрова чувствовала себя сегодня?
Вот ее очерк. В бурю моторист спас в море целую семью: отбуксировал тонувшую лодку к берегу. Сойдя на берег, спаситель потребовал мзду, магарыч. «Трояк? Маловато. Семью вам спас». Разве не для сегодняшнего дня: деньги деньгами, но можно ли прожить без стыда?
Или — очерк «Мелкий конфликт». И в самом деле мельче некуда. В женском отделении больницы дежурная няня защищала от больных служебный телефон в коридоре. Вот строки о Коменданте, так прозвали больные дежурную няню: «Вначале она защищала от нас телефон без всякой собственной охоты, а лишь по одной службе. Но вскоре поняла свою власть: мы зависели от нее. А у маленькой власти, как бы она ни была мала, всегда большие права, она ближе всех к человеку, может ущемить его и досадить ему в самом обыкновенном случае». Вот о чем речь — о Власти, которая затягивает. Разве это не для сегодняшнего дня, когда Власть стала и средством, и целью.
И всего-то места у нее было — больничный коридор, и все-то состояние — телефон. Сегодня, чтобы показать, что творится в стране, ей было бы достаточно пятачка возле редакции «Известий». Тут возник коммерческий магазин-пирамида, он убрал воздух с Пушкинской площади-красавицы и перекрыл вход в «Известия», как перекрывают общественный туалет. Сегодня Нина Александрова обязательно пробилась бы к мэру Москвы Лужкову и попыталась выяснить, кто пробивал это нелепое строительство. Попыталась бы понять, что это за время такое демократическое наступило, когда богатые становятся еще богаче, а бедные — еще беднее. И выходит: деньги — отдельно, стыд — отдельно.
Хуже нет, когда узнаешь, что автор проповедей — трус, жлоб или завистник. Нина Александрова соответствовала своим строкам. Коллеги обращались к ней за помощью, и она открывала дверь главного редактора. И уж, конечно, за собственное достоинство умела постоять.
«Известия» навестил могучий маршал со свитой (в войну — легендарный генерал, командовал в Сталинграде). Главный редактор Лев Толкунов представил высокому гостю Нину Александрову, что-то вроде: наша гордость, прошла войну, награждена…
Маршал снисходительно ухмыльнулся:
— Ну, как красивые женщины зарабатывали в войну награды — это мы знаем.
Нина ответила резко и громко:
— Ваши знания о штабных шлюхах оставьте при себе, маршал!
И главный, и гости были в шоке.
Довелось видеть ее и робкой, растерянной. В середине 60-х годов группу известинцев пригласили выступить в МГУ. Заместитель главного редактора, два члена редколлегии и двое пишущих: от старших — Нина Александрова, от молодых — я. Уже в машине она разволновалась: мы-то с вами зачем? А выступать — с трибуны? А сидеть — на сцене?
— Уж будто вы никогда в президиумах не сидели.
— Никогда. Ни разу. Один мой знакомый подсчитал: он четыре года в президиумах просидел. Это же ужас!
Ее все же заставили выступить. Говорила вяло, плохо.
Сегодня, я думаю, она, как никто, сумела бы защитить достоинство своей профессии.
Будь она журналисткой более современной, кавалерийской породы (часто — беспородности) — осталась бы жива. Очерк о подлеце из Харькова, выдававшем себя за героя концлагеря, был написан, в руках журналистки оказалась бесценная переписка между негодяем и истинными героями. Секретариат запланировал материал в номер, но у Нины Александровой был свой принцип:
— Нет. Полечу. В глаза посмотрю.
В ту пору запрещалось извещать об авиационных катастрофах. Скрыли и гибель самолета Ан-10 «Москва — Харьков», не долетевшего до пункта назначения 12 километров.
Тогдашняя шкала ценностей:
О катастрофе (май 1972 года) страна узнала только потому, что погиб популярный эстрадный пародист Виктор Чистяков.
О гибели журналистки Нины Александровой узнали лишь немногие коллеги.
О гибели детей, летевших праздновать юбилей Всесоюзной пионерской организации, не узнал никто.
2002 г.